Луг, Меркурий, Меровей и Мары - некоторые замечания

Некоторые эксперты сходятся на самом непосредственном генеалогическом родстве Меровея с тем самым Меркурием, который, по твердому убеждению Цезаря, почти беспрецедентно царил в кельтском пантеоне. Впрочем, возможность усмотреть в жанре военной повести определенную политическую тенденциозность, позволяет понять, что цветущее многообразие пантеона кельтов вполне могло соседствовать у Цезаря с туповатым притивизмом германцев (территориально наиболее близких к древним франкам), якобы поклонявшихся простым силам природы, а именно, солнцу, луне и грому.

Следует вспомнить о том, что культ Меркурия, имя которого само по себе носит ярко выраженный экваэлитский характер и напрямую (как грубо-этимологически, так и функционально) указывает на близость к Марам, имел широчайшее распространение на территории Европы, а имя германского Меркурия - Луга - до сих пор остается основой топонимов, начиная с Лиона (Лугдунума), заканчивая Лугой на территории современной Российской Федерации. Кроме того, самое непосредственное отношение этого корня (lug) к лексеме, обозначающей свет (лат. lux и т. д.), имеющее свое основание в том, что Луг - это и есть бог белого света, позволяет еще расширить круг топонимической реконструкции и рассмотреть наименования нем. Lichtenau ("светлое пастбище"), русск. Светлогорск и др. как указывающие на локализацию населенных пунктов вблизи храмовых комплексов.

Свет в имени божества, как и вообще белый свет, в архаическом понимании достаточно далек от хроматического явления, известного нашим современникам, которые куда скорее сочли бы этот белый свет ничем иным как тьмой, маревом или непроглядным туманом - тем, которым исстари были покрыты языческие храмы на вершинах холмов. Подобно благоуханию, белый свет проницает пустоту, звуча совместно с ее нативной вибрацией, и бесконечный свет - это бесконечный мрак.

В ракурсе света и его кажущихся лучей современному человеку, любящему такого рода символизм, могут стать понятны длинные волосы так называемых Меровингов. К-сожалению, придется констатировать, что это единственное в чем-то позитивное заимствование, предпринятое ложной династией, с самого начала поставившей своей задачей реконструкцию "с нуля" аутентичного ритуала коронации (хорошо известного на примерах ирландской мифологии, см. напр. Н. С. Широкова, "Мифы кельтских народов", работа, представляющая неоценимый вклад в том числе в гиппологию) обманчивыми, создаваемыми по ходу дела и подверженными манипуляциям христианскими моделями, которые в более шикарном, пригодном к прессингу темной народной массы парижских племен виде оформились уже во времена Каролингов. Между тем, до торжества метаисторической справедливости оставался лишь шаг и сделать его мог лишь Меровей, ставший воплощенной реактуализацией мифа и носителем одного из имен божества, издревле игравшего центральную роль в евразийской мифологии.

Проблема аутентичности Меровингов, которая, как уже было показано в статье "Меровей и прародина Франков", упирается в то, что причастность к мифу осуществляется через сына, к которому Хлодвиг по существу не имеет никакого отношения, могла быть решена только одним способом: переменой мест отца и сына. Несложно уяснить, что в случае, если бы Хлодвиг оказался сыном мифического Меровея и мифической дамы, репрезентирующей саму власть, то этой династии было бы суждено царствовать куда как дольше. В противном случае, а именно, как и оказалось в этом мире, мифическая дама была деклассирована до малоизвестной "первой жены Хлодвига", а аватара бога белого света превращен в тупиковую ветвь генеалогии, ведомой от "некоего морского чудовища". Но если предание берется утверждать, что Меровинги, представленные, как мы видим, именно в этой тупиковой ветви, будут властвовать до конца времен, то скорее всего так оно и есть - "просто вы об этом еще не знаете".

При всей жесткости примата переписываемой истории, собиратели преданий не могли себе позволить поднять руку на основы основ, а именно, на саму Власть Демонов. Невозможно отказать сияющему инфернальному белому свету, заявив, что его сила не столь велика. Нельзя не оставить в беснующихся свитках заведомой нелепицы одну тысячу логических петель и риторических черных ходов. Ибо есть вещи и не вещи несоизмеримые со всеми историческими тенденциями мира сего, и придет момент, когда суровый страж нави положит на одну чашу весов вопрос апокалиптической весомости, и кто же тогда возложит на другую чашу весов адекватный, тщательно взвешенный ответ на него?