суббота, 24 апреля 2010 г.

Энохианские циркуль и угольник

Поднимая тему помрачения как разложения космических элементов в примордиальной субстанции Хаоса и подчеркивая непроглядность, темноту изначального порядка, упоминанием которого уже исключается необходимость повторения того обстоятельства, что хаотическое вовсе не тождественно беспорядочному, следует подчеркнуть и отсутствие прямой связи между вербальным субститутом всякоего качества, рассматриваемого как часть безграничного (а именно не разделенного и не зависимого от - конечно-же присущих ему в виду "онтологического" совершенства - внутренних и внешних ограничений) стазиса, являющегося гомогенным с Хаосом, - связи между вебральным субститутом с одной стороны и той интерпретацией всякоего символа и метафоры, которая, находясь по эту сторону опыта и опираясь на него, с неизбежностью притягивает ум, предлагая ему зайти дальше в спекулятивных суждениях, как например происходит в случаях тумана и неба, про которые каждый может для себя решать, чем они являются - в рамках личного или социального опыта.

Подобная ситуация наблюдается и применительно к таким понятиям как разрушение и запустение, инициирующим мысленные образы руин. Нельзя не отметить, однако, что руины достаточно сомнительны и являются вполне состоятельными образами, то есть не отвечают смыслу того, что им вменяется иллюстрировать. Более того, существуют целые миры так называемых руин, запустевших городов и сел, имеющих такое-же отношение к данным человеческого опыта, как образ пыльной веревки, на деле оказывающейся чем-нибудь сродни сферической змее в ваккуме.

Тогда давайте говорить вместо разрушения о пульверизации, но мы не избежим и в этом случае досадных разночтений, потому что пыль оставляет достаточно широкий диапазон интерпретаций, и если при этом тщательно отвергать неподходящие образцы пыли, этим будет только углублено то или иное мнение.

Наличием сформированного образа естественным образом обосновывается неопределенность. То, что известно как данность "какая есть", может быть неопределенным, делегируя конвенциональное опытное знание конкретного объекта, как в случае руин, о которых обычно говорят так: "это руины замка Леонрод" или "руины здания, в котором жил Афанасий Михайлович, ныне-же обитают ночные привидения". В общих чертах такие руины определенны, если на миг допустить, что комплексная экзегеза руин не так уж и важна, что, кстати говоря, делать было бы преждевременно, ведь требуется для понимания определенности руин детально изучить то, чем они, возможно, были прежде. Хорошее - а на деле не такое уж и хорошее - знание образа руин позволяет говорить и об абстрактных руинах - благодаря чему слово "руины" может с успехом использоваться само по-себе. Например, будучи вынесенным в заголовок стихотворения, оно настолько понятно, что ожидать какой-либо связи его с озаглавливаемым текстом было бы глупостью. Кроме того, существует понятие неких руин, используемое в конструкциях с неопределенным артиклем: "художник с мольбертом гулял по руинам" - тем не менее, сами конструкции являются определенными в силу своей структуры и ритма.

Структура и ритм обладают определяющим значением, образуя форму также, как колебание образует форму волны, появляясь из семени в центре. Имеющее определенность обладает и формой, сокрытость которой с одной стороны и необусловленность ею с другой не дают оснований говорить о том, что это не имеет формы. В равной мере нельзя сказать, что это не ведает формы и существующих пределов, то есть не знает о них, ведь все, что незнаемо, соответственно не может существовать. Если у кого-то завалялась за подкладкой сюртука копейка, то он напрасно будет называться незнающим об этом - даже если сюртук приобретен в результате акта мародерства, обнаружение копейки имеет континуальность и незнание о ней на деле является формой забывчивости, свойственной несовершенному уму.

Аналогичным образом непроглядность мрака, сокрывающего Изначальное, суть последствие неэффективного мышления, использующего дикарский камень вместо хорошо себя зарекомендовавших энохианских циркуля и угольника. Безвидность идет рука об руку с абстрактностью концепций и трудно сказать, что появляется раньше - фикция неопределенности или отчужденность, но так или иначе неопределенное выносится за рамки своего дискурса в тщетной попытке рассмотреть более широкую перспективу или охватить взглядом одновременно две стороны Луны. В этом случае появляется приятная взбудораженность ума, прекрасно умеющего генерировать общие фразы про "не то и не то", а также про "и да и нет". Однако рассмотреть обе стороны не удастся, как это происходит и в случае танцующей пары, на которую ученый с любопытством взирает из-за стойки - он видит две фигуры, насчет которых могут быть справедливыми поэтические метафоры, полные приятной неопределенности.

четверг, 22 апреля 2010 г.

Исландские сказки

Если на минуту допустить реальность существования Исландии, то нельзя не отметить того, что, будучи островом весьма удаленным и мало кому известным из собственного опыта, это место издавна как нельзя лучше подходило для обоснования "весомых выдумок", выдаваемых за историческую правду, которой некий флер потустороннести, свойственный недостижимому острову, придавал особой значительности. Так, например, сегодня широко распростренены инсинуации про "древних исландцев" и их якобы древнюю мифологию, едва-ли не Традицию, хранителями коей были эти вымышленные островитяне. Между тем, исландцы конечно-же не являются "древними" и их традиция не выходит за рамки европейских, тем более не служа более твердой основой, чем те, для любых далеко идущих выводов.

Учитывая сказанное, выбор Исландии как зоны извержения оставившего неизгладимое впечатление в сознаниях неумелых пропагандистов, окончательно потерявших почву под ногами и свято уверовавших в полную безнаказанность, потому что вменить, с их точки зрения, можно что угодно, и в это сегодня-же поверят, а назавтра забудут, выбор Исландии для этого "вулкана" не случаен.

Как уже неоднократно говорилось, современное - нелегитимное - государство находится в состоянии перманентной войны со своим так называемым населением, систематически занося ногу, но в силу некоего пережитка не смея перешагнуть через когнитивный парадокс "общественного договора" - абсурдного постольку, поскольку государство не нуждается в населении - а именно в том населении, которое фигурирует в общественном договоре.

В чем-же нуждается государство? По-сути дела ни в чем, оно не нуждается и в себе, поскольку не представляет собой такую сознательную инстанцию, которая обладала бы свободой и осознанием выбора, в чем нуждаться. Как в случае государства, так и в случае населения речь идет о механизме, генерирующем несложные сигналы, всякая обратная связь среди пар которых является иллюзией в силу того, что полнота связей выходит далеко за рамки этих систем.

Тем не менее, принято говорить о том, что государство хочет уничтожить народ, а народ государство. Взаимоотношения их построены на базе взаимной ненависти и кровной вражды. В задачу обоих входит регулярная демонстрация присутствия. Демонстрация присутствия означает осуществление так называемого акта ненависти.

Говоря об акте ненависти, стоит остановиться на доктрине ухудшения ситуации, которое (ухудшение), согласно учению Национал-Суккубизма, не может являться истинным, если не выглядит как улучшение. Неистинное - означает и неэффективное. Так, например, геноцид не эффективен в любом случае, если в рамках нескольких поколений не приводит к честному росту популяции, ее духовному и физическому развитию, благосостоянию и критической редукции любых негативных аспектов экзистенции. Только вайшьякратия способна обеспечить честное улучшение ситуации в ходе неуклонного ее ухудшения.

Шудры, при всей технологической базе для подражания власти вайшьев, не имеют никакого отношения к традиции прислуживания, и с неизбежностью допускают так называемые "досадные ошибки", на самом деле не имея возможности отличить их от того, что сделали бы настоящие слуги, напротив, им может казаться, что они все делают правильно. Груз ошибок постепенно стирает границу между актом ненависти и полной иллюзией улучшения, позволяя основному врагу государства - населению - сделать то, чего оно ни при каких обстоятельствах делать не должно, а именно, воспринимать акт ненависти как акт ненависти, а улучшение как обман.

Сейчас ни для кого не является тайною, что легенда об исландском "вулкане" легла в теоретическую базу для акта ненависти беспрецедентного масштаба, который тщетно маскируется некими естествоиспытательскими мотивами, в том числе опытом над населением, ведь всем любопытно оценить его поведение, якобы "бросить камень", чтобы посмотреть глазом ученого на круги, напичкать все средства массовой информации совершеннейшим абсурдом, чтобы население почувствовало себя соучастником некоего сна, наивно хлопая глазами и читая все нелепицы с тем-же выражением лица, как карикатуры на Саддама и передовицу, посвященную Косово - ни о том, ни о другом никто, согласно общественному договору, не помнит, а значит назавтра забудут и про вулкан. Безответственность пропаганды предполагает, что газета не будет тридцать лет после вступления советских войск в Афганистан ежедневно освещать аспекты этого и только этого события. Но никто - даже маленький муравей, таскающий пылинку для фундамента, не может один раз посмотреть и пойти дальше - он уже никуда и низачем не уйдет.

Концепция извержения вулкана как мировой катастрофы в древности имела достаточно весомое основание, ведь деревня, в том числе расположенная близ вулкана, представляла собой не отдельный населенный пункт, а весь мир, и все, что происходило в деревне, имело всемирную значимость; неурядицы, постигавшие деревню, были тождественны космическим неурядицам и неотъемлемы от сложных взаимоотношений всех богов, с которыми теснейшим образом был связан весь космос. В наши дни речь не может вестись даже о грубой имитации этого традиционного порядка - он может быть лишь единомоментно восстановлен во всей полноте, когда нации сократятся до ста голов и не будут знать о существовании других соседних наций, и это, в отличие от постепенности ухудшения ситуации и деградации, занимающей сотни тысяч лет, не придет "на место" того, что есть, и даже не заменит его, а появится заново в первозданном виде. По этой причине любая апелляция к мировому масштабу ныне с неизбежностью должна иметь обоснование в хорошо усвоенном комплексе профанных суггестий, много веков преподаваемых как "научное знание" или "результаты исследований", каждое из которых в свою очередь является столь-же грубым и спутанным как место "древних исландцев" в сознании современного человека.

С "научной" точки зрения, таким образом, все обосновывается просто - чем дальше в историю, тем значительнее были разрушения, которыми сопровождалась вулканическая активность. Наподобие того, как по-мере удаления от настоящего дня в прошлое растет традиционность "древних исландцев", возрастает и нагрузка на планету, задыхавшуюся от вулканического пепла. Любопытно, что самих людей касается (за исключением древних исландцев) прямо противоположное, ведь еще в средние века, не говоря о "глубокой древности", которую принято считать полем для свободной импровизации строгого научного метода, они недалеко ушли от крыс и навозных мух, претерпев трансформацию только в эпоху возрождения. Если взглянуть на плод напряженной работы некоего журналиста, иллюстрирующего уровень нынешней пропаганды, в которой работают те, которые по-русски называются лохами, то есть профанами во всех отношениях, то мы увидим воочию "глубокую древность", в которой извержения повсеместно сопровождались ничем иным как ледниковым периодом и приводили к самым фантастическим последствиям, но внезапно - на рубеже XVIII-XIX вв. - вулканы неким образом "захирели", не умея более воспроизвести ничего, кроме "отсутствия лета", которое, кстати говоря, в наши дни назвали бы "холодным летом, однако не рекордным и не противоречащим потеплению климата".

среда, 21 апреля 2010 г.

Форстер

Утром он нашел у себя на одеяле скорпионов, что само по-себе уже является общим местом, и зевнул, провожая в стеклянную зыбь уходящую электричку сна. Древоточащие жуки за ночь наполнили большую черную ловушку, растянутую между сосен-великанов. Зимою лес опадает на землю стволами, пригибается, а летом форстер-художник выкладывает мозаику поленниц, в долгих лабиринтах которых струится убаюкивающий перезвон знойного птерикса.

По дороге везли майское дерево. С телеги сползали в пыль и запекались длинные липкие струи смолы. Форстер наблюдал за процессией с верхушки холма, изучая общую картину, и видел русалок, которые крались в чаще за ручьем. Потом он заметил в лесу дым и покачал головой.

Большеголовые дети-токсикоманы готовили на костре пластмассовую запеканку, медлительно бормоча что-то на своем басовитом наречии, но при виде форстера не струсили, а напротив - поднялись и тихонечко на тоненьких ножках заковыляли к нему, инстинктивно рассредотачиваясь в ощеренный вовнутрь цепкими ручонками полукруг.

"Убить-убить-убить!" - Передавалось от одного к другому.

"Меня невозможно убить." - Читалось в свою очередь в холодных зрачках форстера, и странное эхо, стянутое стежками бесчисленных лапок и облаченное в перья, вторило ему: "Я и есть Смерть, Я и есть Смерть." - Это эхо стояло как фата моргана, глаза которой появлялись во вспышках рябого света, очертания скул - таились в рисунке паутины.

И не дотянулись молодецкие руки до беззащитной шеи. Где те дети, и было-ли на самом деле человеческим лоно, породившее их? Мы видим лишь корявые ветви да округлости темнеющих дупел на месте глазниц, из которых выклевывает червяка трудолюбивый симпатяга-дятел, в то время как челюсти прохлады - сестры милосердия леса - делают почти неуловимые движения до тех пор, пока внутренний слух ее не констатирует отсутствие пульсации под клыком.

Он вступает в просторные палати, пахнущие хризантемами, и варит кофе из корней одуванчика. В палатях моргана облекается плотью - в которой однажды воскреснет и он - высокие, гипнотические изваяния выбирает она, они стоят по углам, каждое на вековечном месте своем, и искажены черты их великим спокойствием, а руки-ноги прямы, в остальном-же истома сопряженности значительных сил.

"Будут тебе зачарованные топоры, ибо Мы не оставляем своих, и всякий труд для тех, кто с Нами, суть оскорбление и для Нас." - Шипят, извиваются языки. Огненен взор устремлен, лицом к лицу стоит форстер с великой Силою, смеется от ужаса, одной стороною лица багрян, другой исчернен, как углем. Страстнее колец не бывает смерти, змеиных узоров программа кодовых знаков - священнописанье. Мерцание крупов, разливы течений и утро медовое негой бурьянов смятенно смятенно.

"Я вижу на башне сидит в излученьи субгравитонов старик и танцуют дакини." - Тягучая бездна лексем набрякает в гортани хранителя леса, он черен и страшен в аду сочленений и неуклонных касаний бесчисленного множества параллельных.

"Я вижу." - Звенит разветвленная тягота июльского неба, ей вторит ноябрь; все змеи в коже вепря иссиней.

вторник, 20 апреля 2010 г.

Дьявол в дверях

В юности мне выпала честь познакомиться с удивительным человеком, периодически менявшим свое имя, для чего, как станет ясно, были у него весьма основательные причины, а не то чтобы у лиц художественного склада, которые любят устроить перформанс.

Знакомый мой стоял одной ногою в могиле, другою-же не вылезал из ада, и именно он научил меня красить волосы в цвет седины.

"Лучше поседеть еще в юности, пока это приносит тебе удовольствие. Потом ты привыкнешь ко всему и уже не сможешь оценить превращения. Даже поседев за одну ночь, проведенную среди дакинь, ты не удивишься тому всем своим сердцем, но останешься каким-то образом отрешен. Зачем-же доводить до такого?"

В промежутках между подобного рода наставлениями он исчезал, уходя в особого рода расселину в земле, из которой появлялся уже другим человеком. Вот с расселиной-то связана и сама история моего первого знакомства с этой выдающейся личностью, ведь в молодости я увлекался велоспортом, и как всякий спортсмен, подолгу посвящал себя тренировкам. Что греха таить, я исколесил с черным боевым рюкзаком за плечами всю нашу необъятную страну, побывав и у южных ее рубежей, где бесится песчаная буря, и постояв на побережье северного моря, плевавшего мне в лицо ледяной соленой окрошкою.

Я привык располагаться на ночлег у разбитых остовов древних судов, и ночью у костра бывало часами как завороженный следил за всполохами радиоактивного сияния, вдумчиво слушая бесконечное стрекотание громоздкого архаичного счетчика в те долгие часы, пока капля за каплей набиралась чашка малопригодной к питью воды, тем не менее сладкой для гортани после многочасового дневного пробега.

Однажды тенистый овраг показался мне надежной защитой от жестких лучей ночного светила, которое пробуждало чудовищ, я добыл немного огня и приготовился к чтению обрывков газет, не придавая значения тому, что овраг уходил вдаль, погружаясь во глубь, в коей раскатисто ворковало вечернее эхо. Ближе к полуночи веки мои стали смыкаться и я уже готов был с головой уйти в мир снов, как вдруг к величайшему моему удивлению со стороны расселины послышался шум шагов, обернувшись на который, я заприметил высокого старца, сошедшего с художественных полотен многовековой давности.

Он приветствовал меня кивком и сразу-же сделал рукою в воздухе предостерегающее движение.

-Я не прошу у вас милости. - С выражением произнес старик, подняв вверх тощий указательный палец. - Вы думаете про себя так: ко мне подходит таинственный пожилой человек, чтобы спросить дозволения присоединиться к трапезе; мне нельзя отказывать ему, а напротив, я обязан поделить надвое одну из последних питательных галет, которые, ей-ей, сейчас на вес золота. Вы думаете так, не отрицайте, - и вы ошибаетесь, потому что этот к вам вышедший из темноты пришел не с просьбами, но с дарами. Он принес вам сдобных булок, еще пылающих жаром, дразнящих ноздри и вызывающих обильное слюнотечение!

С этими словами старик без колебания присел у костра и вынул из заплечного мешка несколько действительно сдобных булок, при виде которых я не смог сдержать возгласа изумления, потому что уже давно не видел хлебопекарни.

-Вы, наверное, спрашиваете себя, откуда у этого удивительного старика взялись хлеба? Что-же на это ответить? Ответ не может быть изложен простыми словами и выглядит не столь однозначным, но я попробую изложить его. Понимаете-ли, мой юный друг, извините, если обращаюсь к вам с отеческой заносчивостью, но я так привык; итак, мой юный друг, эти хлеба захватил я с собой из далекой страны, откуда держу свой путь. Изначально, впрочем, хлеб был только один, и тут мы с вами уже видим первую когнитивную сложность из тех, о которых я говорил, приступая к рассказу. Как удалось мне разделить хлеб на несколько одинаковых его копий? С рациональной точки зрения - никак, но я не буду доказывать вам обратного. Это ниже моего достоинства.

Сказав так, старик поджал губы и уставился в пространство над костром. Я не решался прерывать его молчания и терпеливо ждал продолжения истории, а спустя минуту или две старец неожиданно присвистнул и покачал головой, а затем, приподнявшись, подался вперед, театрально взмахивая рукою, словно обращаясь к кому-то, находившемуся по другую сторону костра.

Затем он покосился в мою сторону и сказал:

-То, что вы не видите их, - совершенно неважно. Запомните, единственное, что ценится, это видят-ли они вас. Много лет тому назад...

Он вцепился зубами в край сдобной булки и принялся жадно жевать, поблескивая белками оживленных глаз, потом протянул мне кусок.

-Много лет тому назад, - продолжил он спустя некоторое время, - этот мир был полон и богат. Существовали понятия времени, века сменялись веками, очень много людей жило само по себе. Сейчас вам кажется невероятным, но факт: место, где мы находимся, лежало в центре густонаселенного города, тут повсюду сновали так называемые автомобили, проезжали трамваи, троллейбусы, электрички метро, бегали толстощекие дети с разноцветными воздушными шариками. Но вы даже не знаете, что это такое - воздушные шарики, не так-ли?

Я кивнул, чувствуя, что нахожусь на пороге великих открытий.

-У каждого человека были сотни тысяч своих вещей - наподобие этих ваших пожиток в рюкзаке и скромного велосипеда. Таких велосипедов каждый мог иметь по десять штук. Но это еще не все - в своеобразных каменных горницах уединялись люди, там хранили они немыслимые сокровища, сотни тысяч разных вещей в самых разных пропорциях и вариантах. Они расставляли их вдоль стен... Знаете, что такое стены? А...

Старик проникновенно вздохнул и махнул рукой.

-Конечно не знаете, но это не важно. Они ставили предметы вдоль стен, размещали их на так называемых полочках, оставляли на фарфоровых умывальниках. Это могли быть совершенно с их точки зрения неважные вещи - тюбик зубной пасты, тарелочка овсяных хлопьев или научная книжка. Обо всем этом вы не слышали. Вы не поверите, если я вам скажу, что своими богатствами они не хвалились друг перед другом, и даже не выставляли напоказ, а совсем наоборот - прятали лишние вещи в так наз. шкафах, в ящиках стола и совершенно невообразимых местах, куда никогда не проникал луч солнца. Но все это неважно...

Он вдруг замолчал и побледнел.

-Это все с самого начала казалось мне неважным, и более того, вызывало почти ощутимое отвращение. Я мог часами, как завороженный, смотреть на обыкновенную баночку шампуня, чувствуя, как мелкие волосики на моей коже встают дыбом от ужаса. Я еще не знал ни того, что каждая вещь - суть врата ада, ни того, что количество вещей не имеет значения, но твердо решил выяснить правду, а если потребуется, то и принести ей жертву, какую она захочет. И, о Боже, как я оказался прав! Зачем нужно было столько лет терпеть, столько сдерживаться, если с самого начала существовала возможность вызвать демонов преисподней?

-Вам это может показаться каким-то сатанизмом, - старик подозрительно посмотрел на меня, - но я говорю о материях высокой, чистой метафизики. Только демоны преисподней, если поклоняться им и лизать им копыта, способны научить элементарным вещам. Когда вы видите закрытую дверь, вы можете сетовать на то, что углы ее неудобны и все ходят в синяках от острых дверных ручек; но если дверь открыта, игра начинает казаться вам честной, не так-ли? Мне была дана власть отменить все вещи, и я это сделал.

-Так значит... - Я серьезно стиснул зубы, пытаясь угадать, к чему клонит старик.

-Вы правы, мой юный друг, - он улыбнулся, обнажая ровные ряды ослепительно белых зубов, - это все уничтожено именно мною. Для вас это не лишено драматизма, вы считаете, что уничтожение цивилизации с неизбежностью занимает того, кто за него в ответе, кто в ответе за боль вашего рода, потому что и дикарь, не умеющий открыть и закрыть дверь, но склонный оставлять в ней свои любопытные пальчики, несомненно негодовал бы, а вы открывали и закрывали дверь - открывали и снова закрывали. Но...

На его лице возникла мимолетная гримаса душевного смятения.

-Нельзя отрицать того, что каждая дверь - это очень сильное произведение. Нелегко справиться с чувствами, присутствуя при творении миров, равно как и разложении на субатомные частицы целых вселенных со всеми сложнейшими их компонентами. Я не выдержал тяжкого, противоестественного дара, возложенного на мои плечи. Когда я немножечко проникся необратимостью, безысходностью, абсолютной безапелляционностью свершенного, то не стал задерживаться в пустыне. Я не подал руки помощи сироте, который ползал среди прогорклых руин; не утешил тех, которые искали хотя бы минимальную замену потерянным вещам, отнятым у них непомерно высшей силою. Можете назвать меня негодяем, но я покинул ставшее неуютным место - и сделал это не потому, что разум мой светился спокойным льдом бесстрастия, а напротив - от избытка чувств. Если бы я остался... то наверное поселился бы вон в той стране блаженных. Впрочем, ее не видно отсюда. Так или иначе, заскучав, я принялся бы вызывать вещи - те, которые уже уничтожил. Понимаете-ли, они уже не пугали меня, я хорошо знал, что за ними стоит - можно даже сказать, что не видел их в упор как таковых! И я стал бы населять пустыню вещами. Кто-то меня за это ненавидел бы, другие обожали. Однако, ситуации суждено было развиться по-другому. Перейдя порог, я уже не мог вернуться к тому, чтобы заскучать по вещам.

-Однако, что-то заставляет вас возвращаться сюда, а ведь путь из преисподней неблизок... - Решил я уточнить, но старик раскатисто рассмеялся.

-Имеющий глаза да увидит! - Воскликнул он. - То, что страна далека, ничего не говорит о пути. То, что я появляюсь - раз в тысячу лет - ничего не говорит о том, что это здесь присутствующее может быть заставлено появиться. А вы что подумали?

Его лицо сделалось похожим на каменную маску и он опять уставился поверх костра, словно бы внимая невидимому оратору. Время от времени он кивал, а потом заскучал, отвлекся и принялся ворошить каблуком пепел. Не обращая на меня ни малейшего внимания, он отщипывал кусочки булки и ловко бросал их в огонь, долго наблюдая за тем, как те обугливаются.

-Сейчас мое присутствие требуется... в другом месте. - Одними губами произнес он и поднялся, завис в нескольких футах над землею, после чего, сложив руки на груди, плавно полетел в сторону сгустившегося мрака, чтобы мгновением позже раствориться в тенях расселины.

пятница, 16 апреля 2010 г.

Слово - средство сообщения

Распространенное определение слова как средства сообщения предполагает достаточно широкий диапазон развивающихся отсюда мизинтерпретаций, выполняющих техническую роль избыточного связующего звена или демонстрации "лишний раз", например предполагаемой связи разных уровней иерархии. Между тем, сообщение отнюдь не ограничивается удобной для каждодневного понимания связующей функцией, которая представляет собой только один частный аспект, но куда более масштабно применимо к случаям разграничения. Граница или непреодолимый с обеих или одной из сторон порог представляет собой "область", находящуюся в общем интересе этих двух сторон, пусть каждая воспринимает только то, что обращено к ней.

Слово "слово" в русском языке имеет достаточно ясное происхождение и, разумеется, никак не связано с синкретическим наименованием "славян", далеким от самоименования какой-либо народности и базирующемся на техническом термине, которым пользовались в средние века для обозначения шудр и прочих рабов. Кстати говоря, это отношение к народам, населяющим территорию восточнее западной Европы, вылилось в беспрецедентный террор, развернувшийся на Руси под видом обращения в хр-нство. Мы не считаем обоснованной историческую правду о наличии такой группы народов как "славяне" и признаем только оригинальные нации, среди которых видное место занимают древние Русичи. Оригинальные нации определяются на основании самонаименования, отражающего принадлежность к роду людей либо основной род занятий.

Итак, "слово" имеет самое непосредственное отношение к практике сольного колдовского пения того рода, которое практикует исполнитель, последовательно и детально повторяющий этапы космогенеза. К числу таких исполнителей русский эпос относит небезызвестного Соловья - "разбойника", как его окрестили враги. Следует заметить, что данное имя носила определенная категория волхвов и оно не было собственным. По-сей день колдовской характер "слова" угадывается в значении "словно", аналогичном "как бы", которое в широком смысле продолжает традицию архаичного кводатива.

В отличие от известного ныне порядка определения букв и слов, древние Русичи называли буками отдельные иероглифы, а словами комплексы иерограмм, континуальность которых становилась речью. Таким образом базовая "словоизъявительная" тетрада имела такой вид: Хор - Речь - Слово - Буква. Обратим внимание на то, что все четыре понятия имели ярко выраженную ритуальную значимость, и хор соотносился с санскритским термином "брахман"; таким образом исполнение военным хором (непосредственно на поле брани, название которого происходит отсюда-же) ритуальной бравады означает то-же, что "боевой клич" в неверных переводах Риг-Веды (напомним, что в оригинальном тексте "боевой клич" это и есть брахман). На этом крайнем примере демонстрируется поливалентность связующей силы слова, могущего выполнять функцию щита или эгиды для всего войска, одновременно напоевая силой все стрелы, летящие во врага.

Достаточно спорной является концепция необходимого внимания слову, то есть того, что "слово должно быть услышано". Прежде всего, очевидна неопределенность разночтения, во-первых, инстанции, которая, будто бы, "должна услышать слово", во-вторых, модуса произнесения слова, который должен это обеспечить. В действительности подобные диапазоны разночтений вполне естественны, поскольку слово или система иерограмм имеет самоценность, будучи впервые произнесенным Предком и переданным из уст в уста дакиней Самваидьявадху первому шаману для дальнейшего повторения. Кводативная методология учит, что самым эффективным словом является имеющее нулевую чувственно-информационную наследственность, то есть "проходящее мимо ушей", "не оставляющее никакого чувства", "не заставляющее ни о чем задуматься" и никаким иным образом ни на что не влияющее. Самым очаровательным эффектом и приятной силою обладает истинное имя Брахмана, безмолвие хаотических и каллейдоскопических музык коего самый эффективный песнопевец - нерожденный - изучает на протяжение всех космических циклов.

среда, 14 апреля 2010 г.

Замечание о падающих самолетах

В связи с нашумевшим актом агрессии, в ходе которого польская сторона обрушила на русскую землю самолет со всей своей преступной верхушкой на борту, на что полагалось бы ответить объявлением этой стране ядерной войны, и пытаться выяснить, кому это выгодно, следовало бы подойти к проблеме должным образом издалека и обстоятельно усомниться в верности самых что ни на есть базовых данных, которые в любом рассчете берутся из воздуха как если бы представляли собою некую основу, существовавшую испокон веков и с тех самых испоконов служившую исходной точкой для любых самых абсурдных вычислений.

Начать выяснение истины следовало бы с сомнения в том, что "самолет" представляет собой некую данность, о которой можно без затруднения сказать, что она "летает" - что само по себе является бессмысленным утверждением, если аргументированно не доказать наличие пространства, в котором это нечто "летает" - итак, где-же оно летает? - в небе? Давайте условимся, что понимание неба имеет достаточный разброс и небо философа это не то-же самое, что небо филолога, а небо индоевропеиста не то-же самое, что небо религиозного фанатика, и эти разные небеса столь-же далеки от неба, которое в атмосфере усматривает профанный наблюдатель, из всех инструментов слегка пользующийся лишь какой-нибудь испорченной чувственной камерой-перевертышем, о коей никто ничего и не слышал.

Нас могут упрекнуть в том, что мы пренебрегаем данными, собранными другими людьми по крупицам. Давайте условимся, что существование других людей никак не может быть доказано, а может быть любезно допущено в рамках соответствующей мировоззренческой парадигмы, но тем не менее мы не отрицаем реальность опыта, в том числе и персонального, данного лично нам в чувствах и интеллектуальных построениях. Мы таким образом не отрицаем возможность получения и накопления данных об определенном явлении, однако хотим заметить, что де факто наблюдаемая реальность не является истинной. Знание о самолете, который и есть предмет сегодняшнего обсуждения, никоим образом не является невозможным - напротив, его легко получить и уложить в конвенциональную систему бытийных ориентиров. Это знание или видение самолета дано каждому разумному человеку "как есть" - в этом отношении оно равносильно не только знанию о стене, находящейся справа, когда вы идете вдоль нее слева, или знанию о вилке, подносимой ко рту, но и опыту мистика, видящего бога лицом к лицу - по-существу "знание как есть" во всех этих случаях одинаково; однако мы справедливо сомневаемся в том, что всякое видение мистика, во-первых, истинно, во-вторых, идеологически благоприятно. Таким-же образом мы подходим и к любому подобному "знанию как есть", в том числе знанию или опыту хождения по земле и витания в воздухе.

Давайте повторим, что для находящегося как бы внутри самолета человека он (самолет) представлен "как есть" в виде совершенно обычной объектности, по-существу тождественной любому ограничению, накладываемому на внешний мир с целью понизить его информационную насыщенность - таким внешним ограничением являются стены у вас дома, а также темнота, которая всегда обволакивает редкие одинаковые мысли, мельтешащие в сознании, и когда вы закрываете глаза, то видите эту темноту, заключающую вас в безопасную сферу. Можно-ли говорить о том, что данность объектности "как есть" служит самодостаточным доказательством какого-либо ее особого качества, отличного от бессмысленного и безраздельного не-качества? Скорее всего нет.

Таким образом мы подходим к пониманию того, что реально существующий самолет не имеет достаточной ценности, чтобы считать его существование обоснованным. Говоря-же о самолете, который является чистой абстракцией (поскольку вы лично воспринимаете его как абстрактное понятие "как есть", якобы логически достраиваемое на основании опыта, а не как зримое "как есть", органично сосуществующее в непосредственной объектной перспективе), следует отметить гомогенность этой вещи, представляющей собой пустую форму или, если угодно, целостный кусок некоей субстанции, в котором нет отдельного содержимого, и потому самолет этот дан "как есть" вместе со всеми пассажирами, более того, вместе со своим маршрутом и местом посадки, которое также представляет собой абстрактное "как есть", известное потому, что всякий самолет, как гласит опыт, где-то садится и откуда-то взлетает.

В этом свете ситуация с нашумевшим самолетом польской верхушки представляется весьма любопытной, позволяя нам с живым интересом коснуться концепции обратной исторической перспективы, достраиваемой на основании одного лишь завершающего звена цепочки. В данном случае это означает, что точно в момент падения самолета на русскую землю появился польский президент, моментально обзавелся собственной историей, биографией, даже братом-близнецом, и все это для того, чтобы кто-то заметил:

"Се великая радость, прожил жизнь бессмысленно без тяжких мук и быстро жизненный его замкнулся круг." - А уже одно это по-настоящему занятно, как ладно блеснувшая на щеке прихорашивающейся калькуттской модницы диамантовая звезда.

вторник, 13 апреля 2010 г.

Девять одинаковых исчадий

Она созвала змей девяти сторон света и тьмы. Для змей не составляло проблемы создать из ничто элементы мироздания, они умели это делать - как черепаха, живущая в омуте, умеет выпозти погреться на солнце, а дикообраз умеет дышать, и сухие листья умеют нестись вместе с ветром. В конечном счете реальность для них - это не то-же самое, что сон, но куда более то, чем является протяженность порога или стояние на одном, или затаенное дыхание. Этих змей называли лапами одного паука - ткача, мастерящего чудесные нити для великого ткацкого станка, подобного играющей в ночи арфе и звуками своими облачающей ту Силу. Но они не ведали ни чувства, ни соучастия делам своих творений и плоды рук их были сладки, но не питательны для гортаней их, и маленькие злые глаза по числу тысяча минус один у каждой змеи только смотрели на любезную хозяйку, позвавшую их всех, и пожирали ее, монотонно шипя чешуею сладострастных извивов, и потому она была одета в их змеиное внимание, как в драгоценную кожу этого числа одинаковых исчадий Хаоса.

понедельник, 12 апреля 2010 г.

Случай в бильярдной

Бильярдные шарики поднялись над столом, где в полуметре весомо и обстоятельно зависли, медленно вращаясь. Вращение шаров подчинилось определенной системе - в то время как один из них придерживался единожды выбранной позиции, остальные разбежались по импровизированным орбитам. Игрокам, которые застыли с вытянутыми лицами и не без удивления следили за таинственным действом шаров, сделалось не по себе и их прошиб пот, как людей, которые немного напуганы, но в то-же время вынуждены сдерживать гнев, как если бы в их присутствии кто-нибудь обсуждал их всех в третьем лице.

-Нет-нет, - почти великодушно прозвучал голос, тембром и мягкостью своей обволакивавший, - у этой игры есть определенные правила, с которыми каждый согласен, и давайте-же придерживаться их!

Примерно оттуда, откуда звучал этот голос, раздалась ответная реплика немного более резкая и даже с намеком нетерпения:

-Правила будут изменены прямо сейчас.

С каждым словом приоткрывались в пространстве маленькие зевы, чтобы выпустить прозрачные язычки пламени, так что всякая вещь начинала мерцать, позволяя прозреть за собой глубины адской пустоты, в которой держалось какое-то чудовищное пари. Отблески темного света розовели на боках шаров, которые вдруг замерли в хороводе, прежде чем стремительно побежать вразнос и изрешетить несчастных заложников.

-Стопроцентное попадание. - Без тени сомнения объявил из ада резкий голос, на что его мягкий оппонент покачал невидимой головой. Над залитым кровью и массою мозгов столом почудилось легкое дуновение и зашелестели длинные ловкие щупальца, расставляющие кости перед следующим раундом.

понедельник, 5 апреля 2010 г.

Взгляды водяных на грозу

Когда однажды во время грозы я завел речь о теории происхождения молнии и ее прохождения под видом плазмы внутри столба, водяные вежливо осведомились о моем самочувствии. Выяснилось, что природа грозы была мне не до конца понятна, поскольку зрение мое охватывало малый диапазон частот. Но стоило мне нацепить очки, которые водяные всегда носят при себе на случай, если потребуется разжечь огонь, я ясно различил то, что на самом деле происходило в атмосфере, и увидел темную, как грозовое облако, небесную деву-мстительницу, распространившую массивные крылья, под которыми умещались десятки тысяч меньшего размера дьяволят, снабженных металлическими клювами. При каждом ударе мстительница заливалась сладострастным смехом, а из-под крыльев ее вылетали со сверкающими глазами дьяволы, едва не потиравшие руки от того, что те были наконец развязаны!
 

Поиск

D.A.O. Rating