Критика теории конфликта

У слабых существ существует теория конфликтов, согласно которой, из противостояния между слабым и сильным, последний всегда выходит победителем.

Нет нужды эксклюзивно подчеркивать ложность этой теории, потому что все теории низших тварей ложны. Но нет никакой проблемы в том, чтобы отметить это лишний раз, акцентировав теорию конфликта и заметив, что, если бы в ней было хотя бы чуть-чуть от верного понимания сути вещей, то оставалось бы лишь констатировать отсутствие на этой планете какого-либо человеческого рода, так как все с неизбежностью погибли бы еще в палеолите.

Наиболее продвинутые схемы конфликтной теории предлагают отчасти резонный выход из сложившейся незадачи, постулируя концепцию остановленной эскалации, которую может понять каждый, кто хотя бы раз, говоря условно, воспитывал собаку или кошку. Для более сильного (говоря условно, потому что кошка и собака не просто физически сильнее человека, но она еще и более ловка и занимает лучшее положение в космической иерархии) и способного оказать прессинг нет никакой опасности в развязывании конфликта, однако опыт учит тому, что гораздо удобнее остановить его эскалацию при первых признаках.

Однако, эта концепция не вполне учитывает нюансы распознавания эскалации. Она исходит из определения некоего момента, локализованного во времени не до начала конфликта и не после его окончания. Поэтому она обходит проблему исчезновения жизни на планете, просто не принимая ее во внимание.

А стоило бы разобраться в том, что такое "победа" и когда именно происходит прерывание конфликта. У людей распространены "образы победителей" - таких же "мифических", как образ "благородного дикаря". Это некие абстрактные - а по-человечески - имманентно виртуальные лица, склонные к амнистиям и "великодушию". Последнее является не менее туманным термином, оставляющим открытой любую интерпретацию. Но имеет ли такая победа такое же глубокое обоснование, как айсберг, большая часть которого сокрыта от взгляда посторонних?

По-своему комичная концепция, согласно которой, побежденный остается вживых, то есть "на потом", подразумевает, что враг оставляется вживых именно как враг. Но в таком случае приходится с неизбежностью признать, что победа осталась незавершенной, да и вовсе не была победой. А была ли она "перестановкой", "маневром" или, может быть, "ходом" в шахматной партии? Это с позиций исторической оценки лишено решения, да и вовсе решение тут было бы сущей абстракцией, такой-же как понятие "великодушия" или самой "победы".

Факт в том, что в этом мире и побежденный, и победитель в любом случае умрут. Два государства покроются перегноем забвения и станут достоянием памяти пустоты. Здесь нет ни победы, ни прерывания конфликта, ни оставленных вживых.

Теория побеждающего и великодушного сильного на деле представляет собой ничто иное как аутореферентный тусклый продукт общественного договора, и единственная задача ее в том, чтобы в зародыше исключить любое отклонение от социокультурной работы на благо всего лишнего материала, исключить всякий поиск выхода из круга бытия, исключить вместе с любыми инициатическими комплексами и возможность возвращения к помыслу Предка - лично, общинно и всенародно. В этом отношении любая теория, претендующая на налет философии, в современном мире полностью тождественна развлекательной телепередаче.