Крапива с характером

Во дворе моей хижины выросла крапива с характером. По изумрудному цвету ее листьев и россыпям мелких ярко-красных цветов я поначалу решил, что имею дело с одним из тех инопланетных растений, семена которых вместе с метеоритами ежегодно привносят в родную флору и фауну экзотический элемент. Я не оговорился - флору и фауну, потому что что есть флора и что фауна - это на самом деле еще требуется определить, а на этой странице я подобным определением заниматься не хочу. Ясно лишь, что эти названия имеют столь же мало общего с реальным миром, как предмет изучения ядерной физики с атомом, а океанология с океаном и океанидами.


У каждой вещи есть характер, который многим из наших современников хотелось бы не замечать либо вовсе нейтрализовать каким-нибудь рацпредложением. Характер вещей идет рука об руку с одним важным положением, касающимся живой и неживой природы, а именно, - природа по природе своей зла, и ноги природы растут из вселенского порядка, который в корне своем тоже зол. Его можно рассматривать как непрерывную борьбу абсолютного зла с имманентным.

Проще и удобнее всего наречь приятным такой объект, который легко дается в руку и сшивается по наиудобнейшей мере. Однако, в самом человеческом характере укорененный принцип зла диктует относиться к подобной вещи с пренебрежением: ты хорошо служишь и не приносишь вреда, по крайней мере не сразу, - значит ты беззубая, бесхарактерная вещь, тряпка. Кому с высокой идеальной колокольни приглянется бесхребетное, беззубое и бесхарактерное? Никому.

Посему исторически повелось так, что, говоря о "вещи с характером", мы апеллируем к компонентам зла, попросту - к тому обстоятельству, что у вещи злой, неуживчивый, скрытный характер и к ней не следует оборачиваться спиной. Итак, у каждой вещи бывает характер - он может иметься и у тюбика зубной пасты, и у соляного столба в пустыне. Важно, что эта вещь сумела повернуться к общепринятым нормам особой стороной - злой, ранящей, неизведанной.

Моя крапива повернулась к мировому порядку лицом неортодоксальной жалости, давшей ей возможность сформировать островок нетронутой изумрудной зелени среди топологии непрекращающегося взаимного истребления всех форм жизни. Жизнь не питается жизнью - она ее истребляет и только духовное удовлетворение оставляет себе от уничтоженных оппонентов. Из этой тонкой материи строится органическое тело, складываются клетки и вытягиваются в длину стебли, на одном из которых покачивается старый-добрый мозг, вращающий блестящими фасетками и отдувающийся после проделанной работы.

Парадоксальным образом крапива отказалась от участия в круговороте бессмысленной жестокости, "закрылась", как пренебрежительно назвали бы ее поведенческую модель наши современники. Ее ответ на парадигму истребления прозвучал достаточно ясно, чтобы прогреметь среди ясного неба: "я отказываюсь не от деталей, но говорю нет на системообразующем уровне; с этого самого дня я вас не истребляю - я буду вами питаться".

"Фи, как это грубо", - отвечали крапиве художественные натуры, но их часы были уже сочтены. Астрометрически точные охотничьи детекторы крапивы уже развесили на головах оппонентов невидимые штрих-коды, означающие фактическую питательность и уровень приоритетности материала. Пока вокруг продолжалось нешуточное "идейное" взаимоистребление, война каждого со всеми, изумрудное растение ловко выхватывало избранных по одному и - не погоняя кнутом, но принуждая мудрым увещеванием и гипнотизмом алых цветов - подводила вплотную к кусту, который казался вечной драгоценностью, сверкающей в пыльном беспорядке. Она обнимала счастливчика жгучими листьями и накалывала на жала - смаковала каждый глоток минерального вещества. Молодец. Это я называю крапивой с характером.