Еврореставрация и Майское Дерево

Предпринятая в XIX-XX вв. н. э. "еврореставрация" обычаев и локальных празднований европейской глубинки стала натуральным продолжением того курса и той модели функционирования, которые были характерны для деятельности западной церкви, взвешенно сочетавшей оптатив мракобесия с мягким интересом к истории и культуре. Если посредством мракобесия или обскурантизма народы загонялись в духовное и материальное рабство, то просвещение ставило своей целью создание комфортного жизненного ареала для сословия господ и к ним примкнувших.


В статье "Слуга всегда не прав" мы уж отмечали одно самоочевидное обстоятельство, а именно: никакой мультимиллионер не может похвастаться действительно комфортными условиями экзистенции, если он в принципе не может поселиться там, где бы его не окружала свалка с толпами воющих женщин, стариков и детей. Техника создания комфортных условий подразумевает осторожный и чуждый поспешным решениям подход. Если что-то мешает претворению сиюминутных мероприятий, то не обязательно избавляться от этого радикальными методами - достаточно положить под сукно, должным образом заархивировать и забыть.

Проще всего было бы сказать: "если речь идет о свалке с воющими клошарами, то давайте истребим их всех и построим забор повыше". Однако, подобное экстремальное решение было бы похоже на логичную с точки зрения спящего задумку, например, как избавиться от докучливого комара, - задумку, которая на бдящую голову окажется невыполнимой и чреватой осложнениями, потому что она планировалась исходя из условий сновиденческого дискурса. Если избавиться от всех людей можно (при наличии административных и военных ресурсов) без лишних хлопот, то создать их заново (если захочется послушать и посмотреть на жизнь простого человека с высоты барского престола) может оказаться непосильной задачей.

Таким образом, сохранение и периодическая реставрация компонентов изжитой и лишенной ядовитого жала истории не является абстрактным знаком некоего великодушия или бескорыстной любви к науке либо "к своему народу", но представляет собой, так же как совесть и стыдливость, четкий механизм урегулирования внутриполитической ситуации. В этом смысле радикальные меры, чересчур фатально прерывающие континуальность исторической памяти и обуславливающие тотальное доминирование нового, являются опрометчивыми решениями, осуществляемыми себе во вред.

Тесная связь с церковным дискурсом неизбежно накладывала свою печать на обычаи, которые вводились в обиход в процессе еврореставрации. Это выражалось, как правило, либо в формировании открыто псевдо-христианского флера, либо в апелляциях к "шутовскому" подражанию ему. Это произошло, в частности, с традицией годичного цикла Русалий, в реставрируемых компонентах которого допускались подчас странные девиации, если только они были похожи на что-то "христианское", например, на "крещение в воде". В некоторых локальных вариантах праздника Майского дерева, перефразированного как "Kirchweihbaum", то есть буквально "церковно-святочное/посвященное церкви дерево" и в этом ракурсе трансформированного в атракцион для туристов-посетителей "ярмарки" ("Kirchweih"), существует любопытный "шутовской" эпизод, связанный с водой, а именно, посвящение, в ходе которого нескольких молодых людей ставят в ручей и обливают пивом. Речь идет о новых членах коммуны, которые в результате этого посвящения становятся полноправными членами общества. В этом обряде просматриваются отголоски архаичной возрастной инициации, конкретнее - одного из этапов "посвящения духу Предка", который в ареале, связанном с рекой или, как это пренебрежительно называют ныне, "небольшим ручейком", представлен демоном реки.