По мере развития порока

Концепция тестирования (чаще всего - индивидуально-ориентированных оценочных способностей) целиком основана на презумпции честности, которая тысячелетиями внедрялась через семью, школу и позднее СМИ. Специфическая нечестность, формирующаяся в рамках парадигмы тестирования, не отвергает основ тестирования и честности. Хитря и давая намеренно искаженные ответы, индивидуальный тестируемый оппонирует "не причине, а следствию".


Он соглашается с тем, что с ним что-то не так, например, он имеет недостаточно высокий IQ или является маньяком - как показывает тест. Чтобы не являться маньяком с низким IQ, требуется дать ответ, соответствующий критериям нормальности, в мифе о которой существует цивилизация.

Можно сколь угодно долго доказывать, что маниакальная интерпретация чернильного пятна дает оценку, в первую очередь, тому, кто определяет условия эксперимента, во вторую - тому, кто нарисовал тестовую картину, а связанность оценки с "испытуемым" может быть поставлена под серьезное сомнение. В конце концов все согласятся с этим и "общественное мнение" проглотит идею отсутствия связи теста с испытуемым, чтобы на следующий день с серьезным видом продолжить воспроизводить транслируемую культурой установку, как будто никто ее не опровергал. На этом принципе, кстати говоря, основана работа пропагандистской машины: транслировать полную бессмыслицу или откровенную ложь, игнорируя то, что факт ее бессмысленности был доказан и с этим все согласились.

Можно признать, что миф о тестировании и оценке социальной адекватности ныне предоставляет видную долю из критериев "самоцензуры", с которой сосуществует каждый интеллигентный человек.

"Написано по мере развития нашего проекта, а я читаю по мере развития нашего порока" - значит со мной что-то не так. Это я маньяк и порок этот принадлежит мне, хотя я не знаю, что он из себя представляет. Мне надо как можно интенсивнее цензурироваться, пока мою порочность не выдала какая-нибудь опечатка.

Насколько презумпция порока, заложенная в прочитанное вами, может относиться именно к вам, это вопрос на самом деле невозможный, но вполне несомненно одно: если в подобной ситуации и проявляется порок, то, прежде всего, это порок воспитания, позиционирующего воспитуемого в качестве неполноценного раба и вынуждающего самосознаваться в заведомо неполноценном ключе. Порок вменяется индивидууму системой воспитания, закрывающей глаза на азы конфликтологии и оставляющей открытой дверь - входную, но не предполагающую выхода - в циклический лабиринт самобичевания и бесконечного поиска виновных.

"Ты нарисовал неплохую картину, но по моему ты говно. Не думаю, что ты сумел бы придумать эту композицию. Сейчас же признавайся, кто за тебя сложил это стихотворение. Ты по возрасту не можешь знать таких слов, маленькая враль." - Так звучат поощрительные ноты рабского воспитания, следы которого легко прослеживаются, в частности, в русскоязычном сегменте сети, где наряду с оголтелым преклонением перед любой властью и абстрактным мэйнстримом, озвучиваются массовые фобии и мечтания. Гомофобия, характерная для тюремных культур сталинско-путинской России и США, гармонично сочетается с оптативом "опустить", который в свою очередь возникает на почве рессентимента. Ненависть к государству и к начальнику, выражение которой находится под строгим запретом в виду системообразующего поклонения любой власти, транслируется через пренебрежение к равному и более слабому - это соответствует грызне пауков в банке. Порок воспитания, в котором элемент поощрения подменен уничижением, находит выход через воспроизведение ситуации с воображаемой заменой ролей. Все это порождает замкнутый цикл непродуктивной агрессии, которая на деле не решает ни одной задачи.

Разница между обеими тюремными культурами - российской и американской - достаточно комплексна и идет рука об руку с периодами и моделями формирования обеих гражданских наций (а также с пониманием или почти честным непониманием концепции таковых). Российский народ формировался и воспитывался с начала X в. н. э. как армия рабов, прежде всего, для обслуживания западной Европы, а попутно выполнял функцию искоренения собственной истории; в отличие от него, американский народ начал формироваться несколькими веками позже.

Практическая, находящаяся ближе всего к телу актуальности разница состоит в том, что деструктивные компоненты сознания, могущие выливаться в непродуктивную агрессию и эскалацию конфликта, в США к настоящему дню научились лечить посредством антидепрессантов. В этом смысле страна ориентируется на идеальное общество, обрисованное в художественном фильме Equilibrium.

Сталкиваясь с прелестями западной конфликтологии и науки о поощрении, воспитанник российской педагогической культуры демонстрирует непонимание: он честно не может понять, почему, например, кривой и косой рисунок дауна какие-то люди хвалят за "хорошо проведенную линию". Мы привыкли думать, что за такое надо расстреливать на месте или хотя бы смешать с грязью того, кто это нарисовал. Неразрешимое противоречие между культурой ложного центра - культурой корпораций - и провинции - культурой подавленного трайбализма не оставляет шансов на полюбовное братание, а фундаментальное противостояние транслируется педагогической наукой как зеркалом общества.