Юницы тучнии одержаша

Послушайте историю - историю человека, прошедшего через горы. В составе группы, к которой я примкнул в надежде на облегчение тягот перевала, мне удалось достичь заоблачных высот, откуда, с гряды, в обе стороны открывался вид столь же туманный, насколько и напоенный лучами заходящего солнца. Но если солнце садилось на западе, то в то же мгновение восходило на востоке и потому спутники мои испытывали нервную дрожь. От недосыпания слезились глаза и оставшуюся часть пути я проделал на салазках, посмеявшись над тем, как легко они мне достались. Мне не составило труда оторваться от спутников и те, как подсказывает мой опыт выживания в экстремальных условиях, без салазок были обречены на долгую, неприятную погибель.


Спустившись с гор, я к величайшему своему изумлению услышал вибрацию собственного мобильного телефона и, провозившись с полминуты, дабы скинуть ранец и расставить опорные колышки спутниковой антенны, а затем подняв трубку, принял входящий звонок. Звонили из службы спасения. Якобы, к ним поступил сигнал от меня самого.

Что это значит, воскликнул я в ужасе и омерзении. Но правда приоткрывалась быстрее, чем вопросы успевали срываться с моих пересохших губ. Этот мир был нов - ничто из известного ранее не было прежним. Здесь не нужно было вышек, чтобы звонить, а каждый человек от рождения существовал в пяти-шести копиях. Я с облегчением рассмеялся и отныне взирал высокомерно на вынутое из ранца мобильное оборудование - столик, терелку и трехпудовый телефон. Отныне я иду куда душе моей угодно и вскорести уже потеря связи сотрется из моего ума, как дурной сон!

Пошатываясь от хмельного угара, коим наполнялись легкие с каждым вдохом кристально пустого тумана, я добрался до центра города. Но было ли это городом в прямом смысле слова? Я не знаю, но последнее, что помню, это обращенное на меня внимание выводка быков небесного спокойствия. Я двинулся к ним - в беспамятстве, как зомби, ковыляющий среди перекошенных статуй и столбов ограждения - стены лабиринта воздушны, всего две-три параллельные линии, образованные переходом субгравитона через горизонт событий, и никто не минует худшего, а может лучшего - никто не скажет нет заграждению и не шагнет на следующий уровень.

И быки со мной говорили голосами не громкими, но грозовыми. И рога, и глаза их говорили: мы быки и буйволицы владельца пажитеей, эти пажити принадлежат герцогине Возьми-и-съешь.

Ибо она говорит так: пусть тогда они едят пирожные, пусть едят медовые пряники, пусть едят холода и наводнения, пусть едят скалистую равнину, пусть едят садовую плотоядную петунию, пусть едят ядовитый туман и пусть едят блеск солнечной пыльцы на кончике крыла бабочки.

И был я поражен, сделался молчалив, чтобы обдумать высказывания мудрых рогачей, ярившихся в компании сестер своих - златоглазых чернопламенных рогаток. А когда многочасовая титаническая дума соскользнула с головы моей, как венец с головы упавшей без чувств принцессы, я увидел, что руки мои вытянулись, а ноги разогнулись - словно после тяжелого сна, в котором было невозможно ходить, они выгнулись и пронзили раскаленными копытами диамантовые протяженности пастбища. Меня ввели во стадо тучное и добрые старейшины разразились словом незапятнанной мудрости, из которой можно было сделать заключение о том, что три раза по тридцать три цикла пробыть вошедшему сюда безрогим буйволенком, прежде чем причислиться к ряду могучих, рогатых, пылающих, которые глядят сквозь границы топологий и появляют самих себя средством взора своего.

Я же усомнился в правомерности слова старейшин. "Если вы старше чем три раза по тридцать три, то отчего встречаете меня в этом месте?" - Вопрошало мое критическое сознание. Но древнейшины хранили молчание.

"О боже мой, молчащие тельцы безмолвной вселенной окружили меня." - Я двинулся в обход, правым копытом проверяя субгравитонный периметр. Но не было в периметре окончания и дорога закруглялась на началах своих, возвещая незыблемость места и времени. И не было в этом небесном сиянии никакого цикла - меня обманули античные рогачи. За правдою я обратился к рогаткам, очи коих молили о том, чтобы титанический буйволенок сбил их с пути древности, соблазнил исходом в океаны пустого голоса - адовы горлицы сверкали глазами и язык их был остр, как нож для бумаги.

"Пойдемте к герцогине Возьми-и-съешь!" - В жарких рядах рогаток слышалось возбужденное перешептывание. Боками и острыми мордочками толкали они меня и я принял решение: лягу ка грудью своей на колючую границу измерений и пускай горлицы по моей хребтине, как по мостику, возбегают! На том и сошлись.