Эстетика абстрактного зла и демонический прорыв

Абстрактное зло требовало выработки особого эстетического подхода, который умело обходил бы подводные камни и когнитивные ловушки, подготовленные виртуальностью того конструкта, который был воссоздан по чертежам, оставшимся после пожелавшего остаться инкогнито големостроителя. Нельзя не заметить, что вся современная цивилизация в этом смысле представляет собой сходный конструкт - выполненный бесстрастной и лишенной прокреативности механикой по оставшимся после чего-то чертежам.

Такой эстетический подход нашел обоснование в концепциях привлекательности зла, которое являлось в обаятельной форме. Как нельзя лучше это фиксируется в трансформации образа Мефистофеля и в целом предания о Фаусте, говоря о котором, невозможно не упомянуть о предании-прототипе, представлявшем собой рудимент архаических представлений, касавшихся внешней атрибутики инициатического в широком смысле обряда. Наиболее известными на сегодня перерождениями этого прототипа являются сюжеты о Фаусте и Дон Жуане. Оба эти сюжета почти идентичны.

Следуя моде эпохи Возрождения, немецкий культурный герой Гете с неизбежностью вооружился угольником и мастерком, чтобы придать привлекательности фигуре, изначально вовсе не привлекательной - настолько, насколько может быть не привлекательным неведомое.

В опытах конструкции эстетики зла нашла свое отражение не "чистая приверженность" "прекрасным идеалам красоты" и не "пропаганда зла", но, прежде всего, основополагающие константы социального договора эпохи шудрократии, которые, как известно, базировались на пародировании вайшьякратических элементов поведенческой логики.

Так, праведное служение своему господину превратилось в поиск наиболее выгодного решения, попросту в "маркетинг". Создаваемая в то же время эстетика абстрактного или виртуального зла целиком подлежала пониманию с точки зрения рыночных взаимоотношений. Подобным образом лежащий на витрине товар у торговца привлекает взор не "бескорыстно" и не в ознаменование "присущей каждой вещи красоты", но для того, чтобы вменить реальность тому, чего не существует.

Национал-Суккубистский Прорыв, делающийся возможным благодаря невиданным доселе прокреативным актам святых Дакинь, постулирует радикальную деформацию эстетических представлений, основанную на функционале энтропии, формирующей из кеноса мир действительности. Несомненным фактом является то, что пламенный меч демонического помысла пронзает светотень трех миров с тем, чтобы преосуществить необусловленное.

Так через форму говорит сама Бездна, пресекая любую возможность сопротивления - это действие становится самым эффективным действием во вселенной. Никто не может попросить пододвинуться ту черепаху, на которой стоит мир, и точно таким образом невозможно преодолеть прессинг агхорического императива, воплощенного помысла святых Дакинь.

Башни Хаоса, должные быть наделенными привлекательностью с точки зрения современности, силою великих владык наполняются кеносом, они окружают - наступают и отступают с девяти сторон. Они душат, разрезают и измельчают, из бойниц всеми стрелами пронзают, не принимая во внимание веяний ложной эстетики. Попытка отодвинуть от себя неведомое, закрывшись миметическими обаятельными образами, оказалась наделенной лишь относительной - односторонней силой. Но по ту сторону находятся воплощенные обаяния и симпатии - святые существа, которые никогда не были живыми. Их фортификация безупречна; их эффективность абсолютна; их помысел - это веяние духа, витающего над безвидным, пустым колодцем.