Дом Амогханаштры

Когда я жил в борделе, - а об этом счастливом периоде написано немало строк, - у нас существовала игра, в ходе которой я читал у девушек по губам, они-же читали тот материал, благодаря которому я познал суть вещей, но речь сейчас о другом.

Уже тогда, с самого начала, мне стало понятно, что в мире людей нельзя жить, не имея какого-нибудь изъяна. Точно таким образом нельзя прийти куда-то без масонского кольца на пальце и ожидать, что вам предложат связаться с ложей.

У меня отыскался один такой изъян, правда не физический и тем более не душевный, ведь, будучи искусственно зачатым и выращенным, я олицетворял эссенцию совершенства. Мой изъян состоял в том, что у меня не было, как это называют, сердца в груди. По этой причине я не мог, например, сказать что-нибудь, положа руку на сердце, или сослаться на горький привкус в сердце (я ничего не путаю?), или-же, наконец, сказать что-нибудь в сердцах.

Впоследствие началась путаница, когда из-за сердца меня обвиняли в том, что я не человек. Поскольку я был молод, то уходил от ответа. Мне казалось, что даже в просвещенные века за такое могут отправить на костер, но дело было в другом. Это не нечеловечность отправила меня на костер в те давние еще не просвещенные века, а именно бессердечность.

Нечеловечность или то самое кольцо, о котором чуть выше, смотрится по разному, хотя в общих чертах субституирует близость к одному и тому-же, к прекрасной границе невозвращения, на которой должен стоять тронутый печатью изъяна, а в противном случае, если не стоит, он долго и мучительно умирает, что, учитывая бессмертный континуум нечеловечности, представляется особенно трагичным и действительно является таким. Отсутствие сердца - редкий и чудесный дар, наделяющий нечеловечность пикантной прелестью, но не следует ждать, что люди оценят это по-достоинству. Человек без желудка или без уха вызывает жалость и он тем смешнее, чем более попытается презирать людей - ему проще всего стоять, как я думаю, на грани гибели, повернувшись к миру спиной. Но если отсутствует сердце, то вы предрасположены к своего рода легкомыслию, широте души, великой щедрости - вам ничего не стоит подарить кому-нибудь дьявольскую нескончаемую бутылку вина, а того человека назавтра сожгут.

Я всегда уходил к последней черте за Силой, оставляя позади нечто невразумительное, и находил утешение, я прочитывал по губам наставление и разъяснение моих действий, но когда тело мое снова слепляли из пепла, пускался в прежние легкомысленные авантюры, мои жесты состояли из одних только отклонений от Пути, в полном бессердечии я мог идти совсем в другую сторону и это не подлежало корректировке - только радикальному началу заново, когда раздавленный скалою или испепеленный я с видимой неохотой, как положено существу гордому и бессердечному, протягивал костяную руку за помощью.

Нашлись умные головы среди моих любимых наставниц, которые предложили привязать мне к мизинцу нитку - обычную титаническую нитку - за которую потом развязалась целая борьба, все хотели дернуть за нее, то есть видимо, правильно говорят, что у семи нянек дитя без сердца, впрочем, чем это закончилось, я сейчас не помню, но твердо знаю одно, я поселился в доме, стоящем на границе невозвращения, дом страшных, неизвестных бодхисаттв, славящихся отсутствием сердца, тут мы мучаем несчастных и пьем их кровь, многозначительно поглядывая друг на друга.

-Вы еще не поняли, что такое страдание? - Спрашивает кто-нибудь из нас время от времени, внимательно глядя на остальных.

-Нет.

-Я тоже. - И пир продолжается.