На постоялом дворе

Говоря о подземном переходе, хотелось бы напомнить о том, что он не имеет совсем ничего общего с имеющими узкую известность элементами градоустройства, встречающимися рядом с метро.

К метро я издревле испытываю антипатию, поскольку с ним связано одно травматическое переживание. В детстве на меня в метро набросилось влагалище, прятавшееся в чемодане разъезжего музыканта. Я привычно схватил его за шейку и передал телохранителям, чтобы те разместили находку в коллекции. Мне казалось несомненным, что его подослали поклонницы.

Однако на следующий день из кладовки стали доноситься неприличные чавкающие звуки, а когда я вошел туда, то к удивлению своему увидел, как влагалище заканчивает пожирать хранившиеся там безделушки. Оно помогло ликвидировать свалку ненужных вещей, после чего я хладнокровно его пристрелил.

Мы добрались до постоялого двора, где я подозвал повара и велел расплавить шоколадную рыбу таким образом, чтобы хвост ее и чешуи сохранили твердость, присущую этой форме в виде плавающего животного.

Двор-же заслуживает отдельного описания, он представлял собой дом о трех этажах, выходящих окнами в великое множество миров, в каждом из которых он выглядел как отдаленно знакомый дом, словно в нем недавно еще жили и в него можно было запросто зайти.

Находясь внутри, мы могли без труда пугать всех, которые рискнули приблизиться к окнам с той стороны, а окна подобных строений притягивают, будто подсказывая подойти и заглянуть в щемящую темноту, сокрытую за выпуклыми стеклами, которые как будто сохранились в том виде, как их вставили двести лет тому назад.

И пусть что-то укоризненно останавливает вас, шепча "остановись, не подходи ближе!", вы сбросите с локтя призрачную ручку доброго советчика и с напускной храбростью потянетесь к окошку.

Моя спутница приказала из лошади изготовить кушанье, которое называется конем бледным, для чего из животного скребком удаляется весь твердый внутренний шоколад, на место-же его пускается свежее молоко, а затем все это помещается в горшочек и прогревается до проступления молочного пота. Она сказала, что предпочитает коня бледного в козьем молоке, которое сама-же могла и дать, поскольку у нее есть все виды молока, которые могут как оживить, так и убить. Тут напрашиваются параллели с наличием у меня большого количества семени, в котором заключены спермии колоссального количества видов, но семя это предназначено не для питания, а для вложения в сосуд весьма стойкий, тогда как молоко усваивается гортанью; без того и другого не бывает настоящего чревоугодия.

Однажды мое семя во время грозы ударило в дерево, росшее в саду у одного ученого. Выйдя на гром, этот муж заметил к ужасу своему, что дерево забеременело, и прямо у него на глазах покрылось различными частями тела. Этот ученый выбрал среди частей то, что ему приглянулось и записал латинское название, а затем не проходило и дня без того, чтобы он не молился мне, повторяя это, как он верил, истинное имя.

Проходило время, но он не умирал - такова была сила его страсти, которую я, конечно-же, не разделял, потому что испытываю симпатию только к противоположному полу не человеческого происхождения. Этот ученый не удовлетворял сразу двум критериям, но тем не менее порядок вещей уже нарушился и вселенная трещала по швам. Мне стали приходить письма с угрозами - так меня хотели побудить сделать что-то. Боги собрались на консилиум в храме Черного Креста, многие из них были сторонниками дипломатических мер, но некоторые хотели просто меня извести.

Разумеется, у них ничего не вышло, потому что против порядка вещей даже боги совершенно ничего не могут предпринять, а он был целиком на моей стороне.

Но случилось нечто непредвиденное. Я, конечно-же, ни с кем не делился своими заботами, предпочитая со стороны наблюдать за тем, как разрушаются миры. У меня не было в мыслях предлагать кому-нибудь спасти этого ученого, который был несопоставимо ничтожнее всех, кто мог бы принять участие в его судьбе. Я как инкуб никогда не принял бы женскую форму, чтобы совокупиться с живой тварью. Невозможно было предложить такое и моим спутницам - это было бы дурным тоном, на что я не пошел бы, будучи последовательным сторонником пиетета праедестинаций.

Так что-же произошло? Ученый пристрастился к чревоугодию и стал в деревушке приобретать всякие экзотические виды молока. Он помногу пил его, закатывая в преисполняющем наслаждении глаза. Я думаю, он не ведал, что происходит, но тем не менее молоко растворило его и он исчез, а вселенское равновесие пришло в норму.

Надо заметить, что на постоялом дворе я принял облик гуся, которого так боялись все слуги. Мне достаточно было зашипеть на повара и угрожающе скрючить перепончатые лапы, чтобы любая работа вокруг заспорилась. Лентяи живо готовили мою рыбу и бледного коня, но время мне показалось каким-то прям-таки растянутым и я от нечего делать стал любоваться на дьявольский лобок, оперевшись шеей о живот моей спутницы. Затем я проследовал вниз по ноге и уткнулся клювом в копыто.

"Оно оставляет следы, превращающиеся в источники и озера." - Справедливо отметил я.

Когда вы превращаетесь во что-либо, то можете по-новому оценить достоинства других форм, вы становитесь чувствительными, как беременная женщина или пьяный муж. Вы сможете, скосив глаза, подолгу рассматривать маленькую сколопендру, деловито топорщащую свою маленькую головку на кончике вашего клюва. Вместе с тем, вас не пугает совершенство собственной конструкции, а было бы чему подивиться - каждое перышко ладно на своем месте прилегает к другому, совершенные лапы подобны нетварным треугольникам, могучее тело не остановимо ни одной силой всех трех миров. Вместо этого вы с симпатией расспрашиваете другого о чарующих свойствах его прекрасного тела. Вы понимаете, что никогда до и после не узнавали науки более плотно прилегающей к реальности.