Выкинутая пленка

В последние годы существования СССР вкус потребителя с особым теплом обратился к таким странным съедобным (?) продуктам как "сушеные бананы", которые стали деликатесом на столах любителей западного образа жизни. Советский человек с выражением святой простоты на лице занимал очередь за самыми экзотическими по уровню бессмысленности предметами, ежели те позиционировались как "выкинутые". Напомним, что понятие "выкинуть товар", сегодня наделяющееся скорее пейоративным, чем положительным значением, в прежние времена было указанием на появление в магазине важного и нужного товара. Например, "выкинули колбасу" означало, что в лавке продается колбаса. Однако, наряду со столь полезными предметами, как колбаса, выкидывать могли и вещи сомнительного назначения, сама концепция очереди за которыми сближается с абсурдом, например, это могли быть импортные копилки в виде яркой (в современной терминологии, "кислотных цветов") пластиковой обезьянки, собирающей лапками монеты.


К концу XX столетия западная культура достигла удивительного состояния "остановленного конца истории", всякий актуальный момент в рамках которого, являясь по-определению последним и наконец-то венчающим развитие цивилизации, тем не менее перетекал в следующий финальный и столь же актуальный момент, мгновенно ставивший под сомнение развитие, достигнутое вчера. Логика существования в таком мире подразумевает состояние только что возникшего из ниоткуда и лишенного личного опыта человека - абстрактного представителя "молодого поколения", фактор "новинки" с точки зрения которого приобретает самостоятельную значимость. Полки магазинов ломятся от товаров, позиционирующихся как "новинка" - ни у кого не должно возникнуть вопроса, а что же было до того, как товар стал "новинкой", существовал ли он? "Теперь на 30% больше содержания" - на фоне этого баснословного известия старческим, неприличным брюжжанием выглядел бы скромный вопрос о том, по отношению к какой емкости "теперь" этого содержания стало больше?

Всякая "новинка" определяется безличной системою тотального воспитания, предлагающего вам оптимальные габариты ширпотреба, подобно внутренним областям научно-фантастического экзоскелета, принимающего форму того, кто заключен внутри. Усталость восприятия, балансирующего между переизбытком и недостатком информации, рано или поздно останавливается на определенном системою рубеже или горизонте новизны, исходя откуда формируется представление о старой и доброй мере. Типичными моделями произрастающего на этой почве девиантного консерватизма являются представления о книге, фотографии и звуковоспроизведении. Сегодня нередко можно столкнуться с праведным скепсисом по-отношению к дигитальным нововведениями - букридерам, фотокамерам и проигрывателям цифрового звука. Однако, постулируемые в качестве эталона "традиционная книга", "пленочный фотоаппарат" и "магнитофон либо проигрыватель грампластинок" представляются в аспекте древности достаточно сомнительными. Что касается книги, то это средневековое изобретение само по себе является экономичным или бюджетным компромиссом между затратами на производство и приматом массовой доступности. Эргономика книги не просто оставляет желать лучшего, но на фоне удобного и практичного свитка, берестяной грамоты и глиняной таблички стремится к нулю. Привязанность к книге, вплотную смыкающаяся со стокгольмским синдромом, вынуждающим полюбить недостатки (напр., фактурную неровность бумаги) и неудобства, зачастую становится основным критерием оценки более новых новинок.

То же самое можно сказать о цифровой фотографии, которая в том, что касается как качества отображения визуальной информации, так и ее плотности, несомненно превосходит пленочную. В этом свете весьма странной и логически невоспроизводимой представляется систематическая апелляция именно к пленке, а не, например, к фотопластинке или дагеротипу. Нет никакого сомнения в том, что техника светописи является древней, однако заново она была открыта лишь пару веков тому назад и традиция эта таким образом оказывается достаточно прерванной для того, чтобы не говорить о фотографии как о "традиционном искусстве", в отношении которого резонной была бы избирательность в предпочтении или выборе технических средств. Верно лишь то, что тусклый и блеклый мир со множеством бессмысленных, серых деталей не станет цветным многообразием мира Традиции, какой бы выкинутой камерой его не фотографировал представитель лишнего материала.

Это вдвойне верно потому, что современная, "новинка", техника передачи визуальной информации на фоне человеческого глаза, кстати говоря, страдающего узостью восприятия спектра и динамического диапазона, ни на полшага не опережает технику первого дагеротипа начала XIX в. н. э. Впрочем, у дагеротипа было одно существенное преимущество, заключавшееся в отсутствии цвета. Дело в том, что пороком любой фотографии был и остается (и будет оставаться) динамический диапазон, а именно, его отсутствие. Имитация динамического диапазона, соответствующего человеческой способности восприятия, известная под аббревиатурой "HDR" (Human Dinamic Range), как правило, влечет за собой создание совершенно закономерного эффекта грязи, который можно наблюдать в том числе в компьютерных играх, которые созданы для того, чтобы их хавали (напр. Ведьмак 2, состоящий из визуальной и идейной грязи). Повторим, что воссоздание широкого динамического диапазона с использованием конвенциональных электронных устройств отображения или фиксированной проекции (напр. на бумаге) является невозможным. Компенсация заведомой ущербности любого визуального ряда требует определенного внимания к психологии зрительного восприятия. Несмотря на то, что узкий динамический диапазон не может быть "объективно исправлен", он подвластен компенсации, в том числе за счет редукции цветовой палитры. По этой причине черно-белое изображение воспринимается человеческим глазом как более натуральное и приятное.