Несколько замечаний о корне "рат"

Указывая на самоочевидность значения рассмотренного чуть ранее корня "рат", мы должны еще раз подчеркнуть невозможность его определения на основании лежащих на поверхности лингвистических "данностей". Естественным образом, было бы проще всего прийти к заключению о том, что возможно одно из двух решений, согласно которым среди обоих слов (нем. raten и русск. ратовать) одно наделено примерным, другое секундарным значением, явившимся результатом долговременных искажений.

Тем не менее, нелишне будет заметить, что метод палеоиндоевропеистики подразумевает, прежде всего, каббалистический подход к корням, каждый из которых с точки зрения абстрактного человека-непосвященного представляет собой "незаполненную скрижаль", но в комплексной системе являет нечто противоположное, а именно, скрижаль, которая раз и навсегда заполнена. Подобно тому, как каббалист может изучать одну отдельно взятую Сефиру десятилетиями, познавая открывающиеся в совокупности связей аспекты, раввин может читать одну единственную "малозначимую и невразумительную" фразу из Писания на протяжение всей жизни, открывая в ней измерения божественного имени, а ученик брахмана, владеющий санскритом с пеленок, будет полжизни изучать санскрит, прежде чем сможет постичь протяженности начала одного ведического стиха, также и палеоиндоевропеист никогда при жизни не завершит работу, ставящую своей целью определение одного отдельно взятого корня.

Наиважнейшей задачей для исследователя палеоиндоевропейской смыслицы, без обретения метода решения которой невозможно дальнейшее угасание (с перспективой одержимости и полного помрачения,) является избавление от знаменитой иллюзии "родного языка". Хотелось бы отметить, что "родной язык" представляет собой модус приобретенного или воспитанного переживания "данности как есть", тождественный экзистенции профана, живущего "просто так" или "einfach vor sich hin". То, что в изученном позднее языке представляется легко локализуемым, в "родном" требует известного "археологического навыка", и не случайно исследования корней невозможны без нахождения точки опоры именно в "чужих языках", продвижение в структуре которых подобно выслушиванию и поиску - в противность выжиданию, неразрывно связанному с "родным языком". Ведь для того, чтобы составить фразу на "родном", вы с неизбежностью выжидаете наилучшего слова либо выбираете из избыточного ряда, добиваясь успокоения. Этот метод, однако, бесконечно далек от методологии работы с "множеством языков", потому что оно не ограничено ни утилитарными рамками, ни надобностью, основанной на коммуникации в рамках человеческого дискурса. Если бы кто-то попытался подойти к чужим языкам так же, как к родному, то он лепетал бы сущую бессмыслицу.

Вторым важным моментом для палеоиндоевропеистики является понимание того, что делание адепта служит демонам и в-сущности утилитарные его аспекты, могущие быть понятыми в рамках антропного дискурса, исчезающе малоинтересны. Потому лепечущий бессмыслицу в три раза ценнее того, кто упустил или злонамеренно пренебрег наиважнейшей буквою из бесконечно чужого языка. Им не важно то, к каким методам вы прибегаете или не прибегаете, как вы шевелите мышцами гортани, как вы думаете, и что планируете на завтра. Они не видят в упор экзистенциальной протяженности не только вашего родного языка, но и всех носителей чужих, и индоевропейская смыслица для них - ничто.

Но поскольку сами они - существа Хаоса, ведающие истинную Пустоту, то и связь через следы их копыт, прослеживаемая в корнях, тысячекратно ценнее исхода за границы человеческого дискурса. Посему демонопоклонника никогда не испугает перспектива полного исчезновения всех носителей "родного языка". Он не только может, но и должен не заметить этого, потому что субъектом его устремления и имитации является демонический Предок, также не замечающий этого - не замечающий не в виду абстрактного "безразличия", а в силу избыточного богатства, колоссальной эффективности и владения прокреативными энергиями.

Итак, возвращаясь к корню "рат", отметим, что, вне всякого сомнения, его смысл соответствует современному значению глагола "стремиться" и "желать", если понимать их как "полагать (инициировать) устремление (для себя или других)" и "полагать желание". В этом отношении он удивительно схож с русским словом "любить", который в течение тысяч лет плавно мигрировал от "отчаянно желать", "сгорая от жадности, хотеть" к сегодняшнему своему значению (ср. санскр. rata, причастие от ram, и lyubh).