Право на восстание и право на оружие

Право народа на вооруженное восстание является одним из базовых гражданских прав, отсутствие которых в основном законе вплотную подпадает под определение правового вакуума. Когда это право постулируется на уровне основного закона, оно формирует незыблемое и безапелляционное пространство для "отката к состоянию по умолчанию" в случае сложности решения конкретной судебной задачи.


Сложность проблемы вооруженного восстания состоит в том, что приговор выносится победителем, иными словами, либо восстание осуждается стороной, поправшей конституцию более одного раза (сначала доведя до восстания, а затем подавив его), либо победивший народ вершит суд на участниками преступного антиконституционного сговора. В первом случае правовой беспредел присутствует по умолчанию, во втором могут иметься элементы личной заинтересованности, предопределяющей склонность народных масс на местах к внесудебной расправе над коллаборационистами низверженного режима. Поэтому победа народа ставит новые задачи, решать которые победителю приходится по ленински - и решать достаточно быстро, дабы не создавать предпосылок для развития антиправового сознания.

Только демонократия на сегодня может обеспечить мирное решение означенного парадокса и предоставить дружелюбные методы развития гармоничного сосуществования племен под эгидой гражданской нации. Меры демонократии - это меры в высшей мере популярные, меры, которые руководствуют социальной консолидацией и покровительствуют правовому сознанию. Одержание каждого представителя гражданской нации демонами - задача легкая, веселая, как Моцарт и Шекспир, и эффект улучшения ситуации, достигаемый в счастливом промискуитете под эгидой демонического приятного прессинга, не имеет никаких побочных обстоятельств. Даже разложение на физическом уровне становится делом захватывающим и интересным, а братоубийственные тенденции остаются уделом далекой истории.

Но, прежде чем право на восстание может быть реализовано и обновлено, оно должно наличествовать в актуальном конституционном пространстве.

Любой законодательный акт, в частности, фиксируемый в гражданских и уголовных кодексах, технически представляет собой негативный механизм ограничения, основанного на нуждах детализации и разъяснения позитивных установок конституции, как если бы к интерпретации той применялся апофатический метод: "право на что-то - это в общем случае не то, что отрицается правонарушителем".

Само существование частных и являющихся развитием корпоративного дресс-кода кодексов (уголовного и гражданского) в принципе представляет собой латентное возмещение как слабости основного закона, так и низкого уровня правового сознания всех слоев населения.

Отрицание и игнорирование основного закона приводит к полному разрушению всех правовых норм и трансформации гражданских и уголовных кодексов в инструменты тирании. Оставшееся "что отрицается правонарушителем" обретает самостоятельную экзистенцию, управляемую произволом нелегитимной власти.

Свержение антиконституционного строя принадлежит к области понятий, напрямую соприкасающихся с самим существованием конституции как авторитетной основы правового государства, потому что защита конституции в случае антиконституционного характера власти, которая всеми доступными способами отрицает и игнорирует основной закон, по определению должна быть возложена на самоорганизующийся контингент населения национального государства.

Право на владение личным огнестрельным оружием самым непосредственным образом следует из права на вооруженное восстание, если в конституции таковое не определяется как восстание бабочек и цветов. В условиях мира клипот армия бабочек и цветов, с точки зрения Традиции представляющая собой максимально эффективное средство прессинга и доминации, приобретает выраженные черты недостаточности, позволяющей говорить о том, что вооруженная цветами гражданская нация при поддержке бабочек является проигрышным вариантом на фоне нелегитимных властных структур, которые опираются на всю мощь военно-промышленного комплекса.

Здесь существует целый ряд моментов, которые в значительной мере выходят за рамки краткого очерка о двух фундаментальных правах. Прежде всего, напрашивается вопрос о кастовой предрасположенности к ношению и использованию оружия. Брахману и шаману не требуется оружия (или требуется качественно иное), чтобы достичь ритуального результата. Это в известной мере справедливо, однако, мы настаиваем на том, что основной закон современного государства предполагает его претворение в мире яви или мирах ассия и клипот: конституция подчеркивает важное право, а именно, право на свободу совести, тем самым эвидентно определяя сферу легитимности. Под "совестью" в конституции имеется в виду абстрактное понятие, сближающееся с "вероисповеданием", - конечно-же, "совесть" основного закона это не правовое сознание, свободу которого конституция в принципе не может провозглашать, как не провозглашает она свободы отрицания самой себя. Определяя сферу легитимности, конституция подчеркивает субординацию пространства своего претворения онтологически высшим идеальным континуумам, с точки зрения мирского закона являющимся абсолютными, то есть находящимися по ту сторону непроницаемого с этой стороны порога. Поэтому конституцию не интересует фактическая разница в действенности тех или иных моделей манипуляции реальностью и социального взаимодействия. Она говорит о праве на ношение оружия, праве, которое распространяется на всех. Если оно не распространяется на всех, то его не имеет никто, а отказ от права является недостатком и то, что он в каком-то ином ракурсе фундирован иным преимуществом, феноменологически бессмысленно.

Отсутствие в конституции современного государства статьи о праве на восстание делает конституцию полностью беззащитной, а значит лишенной авторитета, потому что ни о каком авторитете фундаментальной гарантии права, если ту можно произвольно попирать, не может быть речи. Такая конституция является декоративной оберткой диктатуры карликов и шудр.

См. тж. Право на оружие в блоге Протоколов Кобыл