Дело времени

Люди в городе ходили все больше опустив глаза, в если кто подымал их, то, воровато озираясь, спешил слиться с тенью. Каждый чувствовал на себе пристальный взгляд камеры наблюдения, которая, казалось, вскипала и едва не тряслась, как это делает крышка чайника. Все дело было, надо полагать, в правовом вакууме, ведь и обыкновенная вода, если ту вывести на околоземную орбиту в условия, приближенные к межзвездным, непременно вскипит.


Удивляет ли нас странное поведение воды и горожан? Если мы хорошо осведомлены о происходящем в городе, то скорее всего нет. А происходит следующее: в городе участились кражи, кражи пространства и времени. Милиция только и могла, что разводить руками. Бывает, что найдется подозреваемый, а как же доказать, что он украл время, например, будущее или обокрал невинное дитя, сопящее в колыбели?

Впрочем, будущее - это пустяк, а тяжелее всего осознавать, что у вас из-под носа непосредственно сейчас уводят настоящее. Проникают со взломом, просачиваются сквозь лунку от сучка и потихоньку, а может во всю силу потягивают себе ваше настоящее через соломинку. Покуда вы, ничего не успевая сообразить, моргаете, ваше время убывает, а у вора в кармане оно растет.

Собираются люди на демонстрацию или же на капиталистический либеральный субботник, счастливо улыбаются, готовят шарики воздушные и новенькие, с иголочки, мётлы да газонокосилки, выходят к месту встречи и тут застает их темное время суток - стоп-машина и разворот: пора на боковую. Или же кто в пивной павильон намылится - издалека павильон манит игрою красок и пенистых пив, шумит, тарахтит системами охлаждения и сверкает каруселями, а стоит подойти ближе - уже и час закрытия. Прямо перед носом все закрывается. Беда эта имеет общенациональный масштаб и скидок на мелколичностные интересы никто делать не вправе.

Народное хозяйство хиреет, затухают искусства и ремесла: пекарь не успевает изготовить булочку, музыкант не может завершить песню - нету времени, ибо всякая минута покрадена.

Кое-как приходится приспосабливаться, компенсировать беспомощность милиции: дорожный строитель, воровато озираясь, побыстрее кладет камень, с горечью сознавая, что тот может оказаться последним - секунды убегают в чей-то холодный бесчеловечный карман. Лишь бы успеть - воровато озираясь, судья спешит закончить судебный процесс, он принимает конверт с чаевыми, бледнея от безысходности: что же он может еще сказать, что сделать, к какой совести апеллировать, если почва под всеми нами зыбка, как ртуть и, не успеем мы пожать плечами, как никого не останется вокруг - будет лишь темнота, ночь, улица, разбитый фонарь и пустые окна богом забытых руин. Сделать все сейчас, сию минуту, пока не истекло время, покончить с делом и не иметь долгов, покуда освобождение от дел еще возможно.

Какую великую картину смог бы написать живописец за одну минуту? Пожалуй, что никакой. Воровато озираясь, вздрагивая от каждого неопределенного звука, он зачерпывает обеденной ложкою немного красок, но, увы, не успевает - слишком медлителен этот человек старой школы, не идущий в ногу со временем. Когда время уходит, остается только ложка. Виноват ли живописец в том, что, воровато озираясь, ценитель искусства спешит назвать ложку арт-объектом? Никто не виноват, кроме, пожалуй, того, во чьем кармане растет, растет и преумножается украденное настоящее.

Нет ныне ни иудея, ни эллина, а только воровато озирающиеся потерпевшие - бок о бок стоят и воровато озираются в поруганном, обесчещенном ряду мелиоратор с кораблестроителем, школьный учитель с плотником. Пограничный столб на границе державы нашей покосился - а как же иначе? Кто поправит его, кто до него дойдет, если сделаешь шаг за порог - и уже пора бы обратно?

Среди людей жил один потерявший отчаянье и утративший надежду. Он вышел из города, покинул жилые районы и направился к внешним границам необъятной страны. У него не было дел, никаких начинаний, которые стоило бы завершить, и он скептически качал головой в ответ на знаки пропадающего настоящего времени. Не озираясь и не оглядываясь, двигался дальше, пока не дошел до горизонта.

И вот что он увидел за горизонтом, когда выглянул одним глазочком поглядеть: машинерия рокочущая ни на мгновенье не прекращала работы. Тысяча зубчатых колес купалась в густом масле. Шуршали пассики и грохотали какие-то цепи, переключались рычаги да гудели коленчатые валы. Вся эта деятельность сводилась к следующему: планетарное время, которым снаружи управляла машинерия, из соображений экономии заключалось в одном единственном дне, переключение коего из начала в конец происходило в три часа пополуночи, так что никто внутри и не замечал подвоха.

Понимаете, в чем дело: мало того, что у всех воровали время (это делал сторонний злоумышленник, которого следует понять и простить), так и само это время нормировалось, как хлебный паек в тяжкие блокадные дни! Мы все жили в одном единственном настоящем дне.

Что же было делать невольному разоблачителю коварных демонических машин? Он был напуган и почти парализован, но тем не менее, принялся царапкаться ноженьками своими, лапотками шуршать по пограничной земле с нашей стороны, толкая тело свое в сторону машины, где, как он полагал - не разумом, конечно, а каким-то внутренним инстинктом предугадывал - ему предстояло постичь раскрытие нового измерения. Вот уже по плечи вышел на ту сторону, не прекращая работать ногами, просунул в отверстие руки и стал цепляться ногтями за заклепки.

Работает, как проклятый, весь в поту и пене, тянется зубами к металлическому пруту, намереваясь сомкнуть на том челюсти. И, видите ли, в это самое время случился перевод часов на сутки назад - миллионы лет свершалось данное действие с поистине астрометрической точностью, и ни одна из шестеренок не стерлась, ни один пассик не ослаб за миллион лет. Пошла ходуном внутренность часов, посыпался песок, щелкнули ячейки памяти, брызнул свет - часы то были композитные, то есть механические, электронные, солнечные да песочные. Так случилось, что по основанию головы очарованного наблюдателя пришелся удар одного из рычагов, который прошел сквозь позвоночный столб, как через воздух, и во мгновенье ока исчез в нагромождении движущихся частей. Голова, конечно, отлетела и тотчас превратилась в пыль.

Так, по иронии судьбы, единственная надежда человечества на разъяснение правды была погублена, а кража времени, до которой никто так и не докопался (сделать это можно было только снаружи), продолжилась своим чередом.