Больше здесь - меньше там

Как человек просвещенный, я уделял достаточно много внимания всем сторонам вопроса, а ежели не уделял, то относился к в общем-то неверным теориям с известной терпимостью, допуская вероятность того, что правда куда как объемнее возможностей дискурса, а в мире этом есть достаточно свободного места для экзистенции всех явленных идей.

Посему, зная нагую истину, переданную мне из уст в уста Традицией, я "с пониманием" относился к многочисленным теориям, ведя себя по отношению к ним так, как если бы считал, что они могут оказаться правдой. Я не был человеком широких взглядов. Скорее узких.


Нет никакого негласного правила, которое воспрещало бы вежливо улыбнуться, формируя флер мягкого или снисходительного понимания. Культура улыбки получила мало развития на российской почве... нет, не так: она получила обратное развитие. Годами нам вдалбливалось равенство между улыбкой и насмешкой. Улыбаешься - значит тебе смешно. Ты насмехаешься - не важно, над чем, но насмехаешься, тем самым заслуживая того, чтобы с медвежьей маскою серьезный простой человек уебал тебя мордой о фонарный столб. Не время для улыбки, не время для смеха, твердила пропаганда, не забывая при этом сформировать и чувство внутреннего противоречия, идущее рука об руку с чувством вины. Парадоксальным образом, при всем засилии набыченной, угрюмой "серьезности", нам предписывалось по команде улыбаться, заливисто хохотать, особенно в кругу семьи, от того, что жизнь по сути своей так прекрасна. Протест, выражаемый легко и естественно, потому что нет никого, кому бы в принципе нравилась жизнь и кто стал бы улыбаться не из-под палки, вынуждал человека укрепляться в модусе ожесточенной серьезности.

Во многих нынешних мировых культурах улыбка носит формальный характер, что, конечно же, вызывает бурю деланного негодования у наймитов путинского режима. Как же так - они лыбятся вам в лицо. Не важно, почему и зачем, при каких обстоятельствах, но это недопустимо, потому что покорный раб режима должен быть честным, рубаха-парень обязан быть нараспашку и уебывать каждого, кто проявил в его присутствии лицемерие. Культура коммуникации, компонентом которой является улыбка, значительно снижает градус конфликтности, шире - социальной напряженности, а этого нам нужно меньше всего, ибо, чего доброго, люди лицемерно откажутся от участия в братоубийственной бойне, ставящей своей нелицимерной целью улучшение жизни чиновного сословия.

Мне повезло с улыбкой. Не пришлось тренировать мышцы лица, потому как усы и загибающиеся их кончики очень четко реагируют на небольшие движения краешков губ. Но это еще не все: флер улыбки неотъемлем от определенных фасонов бороды и усов. Носите эспаньолку и завивайте усы, чтобы сделать свой вклад в общество пониженной конфликтности.

Но вернемся к нашей толерантности. Я начал с того, что принялся хвалить свою терпимость к множественным теориям. Среди них присутствовала одна любопытная, конечно, неверная, но все же чем-то симпатичная. Эта теория гласила, что ничто в этом мире не исчезает - лишь меняет свою форму.

Сразу же объясню, что и в этом мире, и во всех других мирах не существует никакого равновесия, а вот избыточности - хоть отбавляй. То, что представляется переходом из одного состояния в другое, является обычной ошибкой восприятия, лишенного широты и заключенного в весьма узкие рамки актуальности. Мы легко можем принять совсем другую энергию, появившуюся по неведомым нам причинам именно здесь, за результат трансформации материи, о коей мы тоже ничего не знаем, и наоборот - когда на месте чистой энергии материализуется тело, мы говорим о чуде... как минимум, мы уверены в том, что "во вспышке появилось тело". То, как мы это воспринимаем, зависит от индивидуальных предпочтений и личного опыта, но не может служить доказательством связи между "вспышкой", "появлением" и "телом".

Развитием этой теории могло бы показаться предположение о том, что исчезающее в этом мире неизбежно появляется в ином. Я смотрел на дело иначе и видел не развитие, а исток. Все было основано на обмене между так или иначе соседствующими мирами, ибо, если откуда-то и берется "энергия", замещающая собой, например, гниющий кусок дерева, то с наибольшей вероятностью она берется из ближайшего места, где ее предположительно больше. Наш же кусок дерева отправляется по обмену в то место, где его меньше, к радости бесчисленных живых и неживых существ.

Это оказалось правдой, но я и представить себе не мог катастрофичности ситуации с вещами, которых в нашем мире столь много, что мы в общем-то не ценим их постоянного, явного или фонового присутствия. Когда какие-то вещи исчезают, мы начинаем их ценить и склонны при этом переоценивать значение. Нам начинает казаться, что какая-то одна вещь была ценнее миллиона других - всех тех других вещей, которые не покинули нас, остались на своем месте.

У меня этот роковой случай произошел с авторучкой. Была одна такая хорошенькая авторучка желтого цвета, держать ее в пальцах было столь упоительно, столь прекрасно, что хотелось делать это снова и снова, по-крайней мере, так я думал, когда она исчезла. А исчезла она насовсем - с концами, и я знал о том, что ее больше нет. Зачем же мне было ее искать, тратить свое время на бесплодный экскурс во все богом забытые щели, в которых, как я заранее догадывался, ее бы не нашлось?

Я набрал полную ванну ледяной воды, погрузил в нее тело и испарился.

Мир, в который я пришел за своей авторучкой, был полон энергиями. Они чувствовали себя в нем, как рыбы в воде. Густой пар светился от избытка потенций, они тугим стеснением наполняли мою грудь, обжигали ноздри и шекотали кожу. "Благодатно-то как!" - Сказал я себе с улыбкой, но, как оказалось, был не до конца прав.

Меня встретили энергетические сущности, такие же, как пар, и, о боже мой, они недолго мялись, прежде чем намекнуть на тему, которая их больше всего интересовала. Они стали спрашивать меня о вещах. Принес ли я им настоящих, не энергетических ценностей?

"Мы сожгли столько духовных дров, чтобы вас увидеть." - Сетовали они. И я понимал, о чем речь. Для них я - воскресший среди них во плоти - был не более чем светом, как если бы у нас жгли дрова и на потолке черной бани отражались его всполохи. Только дровами в данном случае была энергия, огнем же и светом - материя.

"Не разочаруйте нас!" - Читалось в обращенных ко мне энергетических лицах.

"Вы же можете!" - В их речах сквозил мягкий укор, перераставший в завуалированную угрозу. И я понимал о чем речь: эти чистые созданья ожидали, чтоб я начал делиться, создавая для них изобилие вещей. О как же я был неблагоразумен, надеясь на то, что исчезающие в нашем мире предметы уходят в некие пространства, где сосуществуют в великом многообразии.

Скажите по совести: один лучик света, попадающий в ваше окно среди ночи, он по факту своего появления сосуществует ли в великом многообразии световых явлений, которые отныне только и делают, что живут в бывшей темноте?