Программы поэтов формируют реальность

Дидактический или наставительный тон в искусстве есть моветон, за который интеллигентному человеку стоит испытывать стыд. Так ли это на самом деле? Надо полагать, что существуют допустимые сценарии использования наставлений, после выхода за границы которых те превращаются в постыдную бессмыслицу. Можно представить себе такую ситуацию, что в художественном произведении автор, пытаясь быть полезным, предпринимает экскурс в безобидный житейский опыт: если много выпить, назавтра заболит голова; если школьник не будет упорно зубрить, то провалит экзамен.


Ochse, deutscher Jüngling, endlich,
Reite deine Schwänze nach;
Einst bereust du, daß du schändlich
Hast vertrödelt manchen Tag!

"Знай, зубри, юнец, упорно, нагоняй свои хвосты, кайся в том, что так позорно убивал досуги ты", пишет Гейне. Выраженный в искрометной поэтической форме полезный совет немецкого романтика немецкому юноше, несомненно, является благоглупостью, так сказать, чистым искусством, не ставящим своей задачей действительно научить логике поведения, которая лирическому образу поэта представляется оптимальной. Лирический герой здесь не претендует, как леннротовский Йоукахайнен, на обладание тайным знанием, а значит и метафизической силой. "Я легкомысленный повеса и, когда с моего языка слетает эта элементарная житейская мудрость, я просто троллю наивных юношей", провозглашает лирическое я поэта.

Несколько иная ситуация складывается, когда поэт не паясничает, а пытается быть полезным в некоей исторической перспективе, взваливая на свои плечи роль культуртрегера, для исполнения которой зачастую не хватает градуса посвящения. Может быть, он в каком-то чаду безумия и уверен, что всего лишь подшучивает над всенародной аудиторией, но народная душа думает иначе. Природа не склонна к шуткам и не разделяет человеческого чувства юмора даже тогда, когда хитрит, изворачивается, строит глазки и интриги. Поистине, безопаснее в собственном желудке смешать стрихнин с синильной кислотой, чем поэтическую безбашенную веселость с общечеловеческой назидательностью, эманации коей со временем обрастают окаменевшими массами полипов великого памятника человеческой глупости.

Так называемая русская классика изобилует монументальными изваяниями бессмыслицы и бессюжетности, коллаборационистами которой были бесчисленные поэты и писатели, мечтавшие не только о том, что их благоглупости наделены смыслом, но и что обращены к целевой аудитории "сильных мира сего". Они имитировали работу мысли, имитировали обращение к сильным и имитировали свою сословную принадлежность к собственной целевой аудитории. Попытайтесь узнать, к кому обращен лозунг "Сейте разумное, доброе, вечное"? Определенно не к народу, который как раз должен когда-то в будущем сказать спасибо сеятелям. За что спасибо-то? Как можно сеять неразумное? Какие-то злоумышленники на совещании постановили сеять неразумное, чтобы досадить разумным и в задачу тех входит выдвинуть контраргумент, то есть, по мнению поэта, просто заявить, мол, сейте разумное. И что такое доброе? И какой длительностью обладает вечное? А может быть, если не к народу, то к чиновникам обращен полезный поэтический совет?

В том, что русский переводчик Гейне потерял адресацию немецкому юноше, превратив того в универсального "юнца", видится определенная система. Russkie уже как бы привыкли к тому, что можно писать любую невнятную муть, произносить ее с трибун, петь под видом военной песни или государственного гимна и пипл схавает. Жуткая правда бессмысленных наставлений состоит в том, что они ни к кому не обращены, то есть направлены в воздух, то есть являются молитвой, которой должна была бы внять абстрактная инстанция, но та с неизбежностью должна была бы признать пустопорожнесть призывов. Если птица услышит "Птицы, несите яйца!", то она, во-первых, решит, что, возможно, обращаются не к ней лично, во-вторых, пожмет плечами, потому как и без того снесет в нужный срок, в-третьих, едва-ли сочтет звукоподражание, предпринимаемое людьми, чем-то заслуживающим внимания.

На фоне беспочвенного пафоса, генерируемого русской поэзией и литературой, стихотворение, до сочинения которого в конце жизни снизошел достойнейший поэт Александр Блок, "Скифы", являет собой пример пророческого творчества, прорывные образцы которого появляются в результате мистического сосредоточения адепта, владеющего определенным запасом силы праведности. Следует коротко напомнить, что адепт, причащающийся к несгибаемой демонической воле, с неизбежностью обретает свободу подобного в подобной среде, благодаря чему способен предпринимать доподлинное описание прозреваемых констант, переменных и моделей их взаимодействия в рамках определенного круга интересов и с использованием склонного к тому метаязыка.

Прискорбно, что круг интересов Блока сместился в направлении толстой иронии по отношению к братоубийственному мракобесию шудр и лоботомитов, спустивших в сток запас праведности многонационального населения, но, вероятно, на то были свои причины, "кто-то должен был это сказать". А если должен был сказать, то должен был и вплотную соприкоснуться с соответствующими энергиями. "Должен был" это отнюдь не сослагательное и не желательное наклонение, а вывод, который делается на основании действительного. К категории сослагательного наклонения относится вопрос, что было бы, отдай поэт последние экзистенциальные силы другому, достойному и с метафизической т. з. перспективному кругу интересов, кругу интересов тяжкого и плотного занавеса у входа, который мог бы программно сформировать иную пророческую реальность.

Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные обьятья!
Пока не поздно - старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем - братья!

А если нет - нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века вас будет проклинать
Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!

Но сами мы - отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.

Я периодически размышлял о том, что мне напоминают путинские по-чекистски шизофазические сентенции, в-частности, "военные будут стоять позади людей, не спереди, а сзади". В них мне увиделись формулы победившей шудрократии, в простылом паровозе доедающей запасы морфия, предназначавшегося больным.