Бусы дикарей

В современной культуре образ четок принято связывать с ложными религиозными течениями, что не совсем резонно, потому что, с точки зрения Традиции, ложные четки являются переходным звеном между ритуальным инструментом и профанным украшением. Фиктивность ложных четок находится в согласии с поддельностью религии, паразитирующей на озабоченности темной и отсталой народной массы, лишенной прошлого и будущего. В архаических культурах, однако, как ритуальные инструменты, так и "мирские" украшения объединяются пассионарным общим знаменателем инициатического стандарта, проницающего своим влиянием все области родо-племенной экзистенции. В словарной статье, посвященной четкам, мы рассмотрим определение этого инструмента, его функцию, а также совершим увлекательный антропологический экскурс в мир дикарей-островитян, годичный цикл коих неразрывно связан с культом четок.

Хорошие буквы

Все хорошие вещи и не-вещи начинаются на букву. Именно так: на букву энохианского алфавита. Это касается и цифр, потому как всякая хорошая цифра, согласно Традиции, начинается на букву. Невозможно сыскать среди великих букв такую, которая не была бы путеводной, ибо путеводная звезда начинается на букву - и не на одну. Недостаток информации здесь граничит с непомыслеваемым ее избытком. Немота идет рука об руку с завороженным молвлением, когда когти сами тянутся к четкам.

На эти обстоятельства неизбежно обратит внимание работник ли склянки и горнила, или вдумчивый драматург, записывающий в гримуар безукоризненные заклинания. Парадокс краткого заклинания состоит в том, что оно является длинным и лишено той кажущейся линейности, которая оставляет место для точки в конце. Чем короче слово, тем кошмарнее гипнотическое его обаяние, навевающее окаменелость на тело и на душу - каменелость хладной сухой куколки, в сердце которой грохочут горючие магмы, стремящиеся перекипеть через край и слиться с безграничностью всеневозможностей.

Тысячи томов философии и комментариев, штудируемых в великолепных библиотеках и чтимых долгими зимними вечерами у камелька, не лишены своей титанической красоты, своего могущества, своей силы и всего того, что, однако, соберется воедино лишь однажды, когда с уст слетит то ли тихий ветерок, то ли непреднамеренное слово. Освобождающая, открывающая сила простого слова, лежащего на задворках и записанного на полях книги, которую отбросили смотрители храма науки и искусств, лишена привлекательности для профанов. Ибо то, что становится волшебным ключом каббалиста, в мире яви является ничего не значащим мусором - в лучшем случае "лепетом", который не вызывает ничего, кроме политкорректной улыбки. Истинная мудрость небытия - глупа, величие - мало, как блоха, свобода - тесна, как постылые оковы в пожизненной келье.

"Вы будете жить как все, состаритесь и, как пять миллиардов до вас и после вас, умрете," - предсказывает старейшина, когда молодожены уже начинают чувствовать себя отсутствующими. Таково великое предсказание великой мудрости, к которой сходятся все пути мира сего и съезжаются страждущие паломники в поисках наставления. Эти слова подозрительно малоподвижный старик повторяет день ото дня, а здравомыслящему человеку впору пожать плечами и снова убедиться в том, что в основу гигантомахий положен миф о буре в стакане воды. Итак, цивилизация беспорядка и искрометного супер-амоледа не пройдет сквозь игольное ушко истинной мудрости небытия. Экранчик "пых-пых", блестяшка "звяк-звяк".

Тайна баварских обскуратов

Холмы и камни встретили меня в туманных землях баварских обскуратов и я готов поручиться, что все это не поэтическая вольность: именно холмы образовали те тектонические стены лабиринта, неприметными кольцами захватывающего вас и вселяющего в дыхание спертость, как в гортань пассажира рейсового автобуса, атакованного выводком питонов. С другой стороны не являлись выдумкою и камни, потому как куда скорее фантастической покажется картина мира без камней, нежели с камнями. Камни - это надежные подпоры на пути животного и человека, наилучшие защитники от падающей ли звезды или от воздымающихся вод подземных.

И - о да, - это были те самые баварские обскураты, коим посвящены наиболее мрачные страницы исторической литературы - страницы, которые строителями вырваны из летописи и отброшены, не то выметены со двора, не то припрятаны в подполье - со временем они станут камнями, кладущимися в ветшайший крайний угол - это как пить дать.

Вера обскуратов базируется на преамбуле баварской конституции, разработанной и записанной в первые годы мира, и написано в ней буквально следующее:

"Земля наша велика и велика, но братоубийственные тысячелетия и година рабского труда тяжкой ношею возложены были на плечи народа, ведомого отныне обскуратами." - Понимаете ли, первое прочтение этого закона с неизбежностью вызывает у неподготовленного человека удивление, граничащее с бурей негодования, он начинает чувствовать себя обманутым в некотором роде, мол, "мне все это снится, это происходит не на самом деле." - Однако, очень скоро к читателю приходит понимание того, что в течение многих лет он жил в кажущемся мире, построенном на фундаменте лжи, единственной целью которой было заретушировать или вовсе скрыть не то чтобы руководящую роль баварских обскуратов, а само их существование. Против конституции не попрешь, и лучше всего будет смириться с этим, не оспаривать, а сказать себе: "окей, я выведен из тьмы к ясному свету."

Но благая весть нового баварского обскурантизма, как именуют учение обскуратов, в полной мере развивается далее (в той же преамбуле), где написано вот что: "земля наша велика и велика и она является центром мира."

Не сразу, вовсе не сразу приходит понимание тех перспектив, которые открываются основным законом, но несомненно одно: народ, живущий в центре мира, как-то должен был попасть туда, миновав хитросплетения ходов лабиринта, о котором чуть выше. Темным маревом алеет обскурат, возвышающийся над покоренными народами, плавающими вовне лабиринта - как кит, колыхающийся среди планктона, повторяет обскурат безмолвную мантру. Я ее слышал и она казалась мне то строкою из Риг-Веды, завораживающей пауков по углам, то наскальным рисунком, убивающим врагов реальности.

-Сегодня вы живете вместе с нами, завтра же вас здесь не будет (вы умрете и будете поглощены Тьмою), но, как бы ни складывались обстоятельства, вы состоите на службе у демонов этой земли.

Я признался, что не видел в округе никаких демонов и считал, что в местности весьма урбанистичной, какой она и может быть после прошедших тысячелетий борьбы человека с окружающей средой, нет места тайне. Обскурат покачал головой.

-Вы говорите о том, что нет места тайне? - Сказал он. - Это типичная ошибка, которой подвергает себя неокрепший в битве ум. Говорящий "нет тайны" - лепечет бессмыслицу.

И я осознал свою ошибку. О, как же я подвел свое собственное сознание, ошибившись в крайне немаловажном логическом звене. Теперь я, конечно, понимаю, что только там, где нет и не может быть никакой тайны, она де факто присутствует в полном объеме.

Экскурс в лубок

Развитие жанра лубочной живописи претерпевает те же печальные стадии и подвержено тем же закономерностям, что и общая деградация культуры и самой яви (последняя выражена, в частности, через деградацию физического материала - гниение, истирание etc.). Тем не менее, именно та подверженность общим законам, которой не минует ни одна часть ассиатической реальности, позволяет жанру "до самого последнего момента" сохранять определенные архаические черты и воспроизводить стародавние образы, которые уже не воспроизводимы никакими иными методами, прежде всего подразумевающими научный или диурнический подход. Дело в том, что художник, систематически предпринимающий "экскурс в наивность", очень скоро размывает границу между формальным и идеальным ее представлением, и вне зависимости от того, что и зачем он пытается "донести" (это могут быть злободневные политические суггестии), его работа будет приоткрытой дверью в мир наивных идей.

Фактически то, что ныне известно как лубок, развивается на основе древнейших (неотъемлемых от безраздельной протяженности годичного ритуала) форм изобразительного искусства, элементы которого отслеживаются не только от Африки до севера Евразии, но и распространяются на оба американских острова, где под видом ацтекских диковинок встречают бледнолицых человекообразных обезьян.

Милый Мастер

Вооружившись гусиным пером и молоком из сосцов висельницы, Мастер уединялся, чтобы погрузиться в работу над казначейскими билетами. Перо принадлежало гусю-альбиносу, страдавшему, помимо косоглазия, нарушенным цветовосприятием и камнем. Камнем в почках, делавшим его похожим на раковину-жемчужницу. Что же касается сосцов висельницы, они были деликатнейше изъяты у паневразийского секс-символа - Зои Космодемьянской.

"Рисуй проклятие с любовью и знак коварнейший выписывай пристрастно." - Повторял про себя Мастер. Перед его внутренним взором проходили величественные картины позора, мора и разрушения. Он воочию видел, как в темной ночи движутся его дети - деньги, отмеченные благодатию ада, - в их беспорядочном движении око чудотворца способно уловить строгий порядок. Тысячи светлячков то замирают, то летят, спят в укромных кошельках, чтобы, с новым утром пробудившись, направиться навстречу новым берегам. Иные же дремлют подолгу - лениво ворочаются, как сбитые с толку сновидцы, с губ коих слетает тихий шелест заклятия восстающей плоти - слишком тихий, чтобы достучаться до каждой изнемогающей от неги агонии клеточки тела. Они вибрируют на границе снов, допуская желтый свет бесчисленных полудней присоединиться к видению под сенью надежнейших ресниц. Неловкими мимолетными пальцами они цепляют тяжелые одеяла, норовящие соскользнуть с плеч, когда телеса вращаются вовнутри лежбища - в сейфах, в стальных хранилищах свершается обряд беспардонного промискуитета, когда, как кажется, сама плесень и могильная сырость переходят с уст на уста, возлежа, как светлокудрые агнцы, а затем, не размыкая сладострастных объятий, детища скверны направляются на убой - на лоток банкомата, дабы не иссякло русло сие.

"Возлюби врага своего и даруй ему причащение к аду, только не к моему. И пусть столь же сладки будут дни жизни скоротечной, как грезы пионерки-героини, растворившейся в снежной белизне, но не в моей. И пускай столь же нежны будут ласки, как затмение в очах переваренного рождественского гуся - гуся-альбиноса, гуся-левши, гуся, перья которого растут вовнутрь, но не вовнутрь меня."

Во сколько билетов влил свое горючее семя великий Мастер, на скольких безликих пустых начертал чудотворец печатей - не найдется среди живых счетовода, который осилил бы знание астрометрических величин. И обитали они среди людей - неразменные, хрустящие, почти вечные. Лишь жалкие проценты купюр нашли свое упокоение в шредере практикующих экзорцистов, но те были далеки от народа и не ведали путей предназначения. Остальные же деньги стали раздуваться в пузырь. "Пузырь, пузырь!" - С блеском в глазах повторяли несколько ошеломленные люди, счастливые, как дети, наконец-то узревшие воплощение великой мечты о мыльном пузыре. Но за этим стоял план куда более великий, ибо, даже когда доведется сферическому телу сему лопнуть, бытие живых светов не завершится. Ибо, как из пепла восстает жизнерадостный Феникс, так и творения великого Мастера воспрянут из лужиц неприметной безвкусной массы, из полностью переваренных ими останков - отряхнутся и с удивлением воскликнут: "мы появились и мы осознали, что из безвидного мрака вывел нас к ясному свету милый Мастер!" - И окружат они одр скорби его - и исполнят песню для сердца его, которое наконец запоет - пылающее среди ночи в окружении свиты своей.

И у самых губ его возникнет рог пьяного изобилия, и объявит он чадам своим о начале великого праздника:

"Завтра будем мы в горностае и пурпуре восседать на колеснице, а ангелы божии будут при нас разносчиками пиццы - той заскорузлой вонючей пиццы, которую мы станем запихивать в наши блестящие от жира губы, ей-ей!"

И узрит он очи, темнеющие среди цветов и светов, сложенные промеж бесчисленных теней, и прочтет вопрос зениц бездны, - он выпьет его и даст ему испить нектара уст своих, чтобы больше никогда не рождаться и не умирать. Темный, тягучий вопрос ни о чем.

Миграция, глобализация и автохтонные оккупанты

Сегодня концепция ксеникократии смешивается с проблематикой миграции и девиантного мультикультурализма, однако, следует признать, что фактор этнической модификации гражданской нации составляет скорее методологический, нежели идеологический вопрос. Стоит заметить, что речь ведется именно о миграции (а не о иммиграции и эмиграции), потому что современные условия подразумевают систематическую перетасовку, ставящую своей задачей, по-возможности, полное исключение глубокой связи контингента населения с местом.

Родовые духи и демоны мест обладают всей полнотой возможностей, предопределяющих всестороннее подчинение чужеродного агента, который, включаясь в местную иерархию, де факто становится своим и обретает как прошлое, так и будущее, неразрывно связанное с существованием народа. Реализация этого сценария является неизбежной в случае размещения привносимого контингента внутри границ национального космоса и строгого подчинения местной власти.

Белый танец

Дамы приглашают кавалеров - некоторые замечания о белом танце в призме гиппологии.

Реальная история

Примат благого количества и ложно понятых тенденций интеграции сегодня в исторической науке идет рука об руку с вынужденной бесконечной регенерацией поверхностных деталей, описывающих феноменологию секулярной экзистенции абстрактной народной массы. При этом хорошим тоном становится упоминание, по возможности в преамбуле, того, что некие народы на самых ранних этапах "сформировали общность" (как если бы историка ожидал строгий суд комиссии по делам гражданской нации), собственно с которой и принято вести серьезный хронологический отсчет, неотъемлемый от отчетливого пейоратива по отношению к первобытным племенам, которые с этой точки зрения представляют неопределенную серую массу по ту сторону хронологического нуля.

По логике этого подхода, "малая народность", например, [placeholder] [ = "некое древнерусское племя", "племя папуасов", "община поселка Синие Лютики" etc.] формирует ярко выраженную парадигму "постыдной идентификации". Утвержденное и тысячекратно повторенное массовой культурой, это предубеждение ложится в основу системообразующей "гигантомании", постулирующей самоценность количества: если даже в этих рамках возможны элементы сепаратизма, изоляционизма и апартеида, то они ни в коем случае не претендуют на то, чтобы покуситься на примат гражданской общности над родоплеменным анклавом.

Три действительно важные вещи

Точка зрения всевременного континуума на линейную историю в известной мере делегируется человеку традиционного общества, экзистенция коего имеет твердую основу в инициатическом стандарте. И точка эта с позиции общественного договора современного контринициатического мира вплотную сближается со зловещей "конспирологией" и кромешным "обскурантизмом", каковыми эпитетами наделяется ныне все то, что противоречит доктрине планомерного усугубления страданий народных масс, обрекаемых поначалу на лежащую вне всякой критики жизнь в мире дукхи, а в ближайшей перспективе на гибель в сливном отверстии лишнего материала.

Историческое правоподобие в тени гальванизированного Высоцкого

Конструктивный диалог о правдоподобии "исторических деталей" и "духа эпохи" в произведениях современного кино - сомнительная затея и по уровню непродуктивности она вплотную граничит со спором между визуалом и аудитивом. Давайте условимся, что реконструкция "исторической атмосферы" имеет достаточно мало отличий от так называемого ретрофутуризма, который вне своей эпохи - как правило, замкнутой в узкие рамки одного десятилетия - воспринимается как наивный лепет ребенка, с серьезной миной излагающего благоглупости. С точки зрения современного зрителя, футуризм и историческая реконструкция 80-х годов прошлого века в равной мере представляются пылящейся под вывеской "80-е годы" диковинкой из кунсткамеры.

Аналогичным образом бесперспективной была бы попытка достичь консенсуса в том, что касается игры актеров, а именно, "хорошей" игры и "плохой". По критериям какой драматургической школы игра актера оценивается как "хорошая"? А может она "хорошая" потому, что соответствует актуальным предпочтениям конкретного зрителя (и. о. критика) или удачно вписывается в аудиовизуальный амбиент картины?

Запрет и насилие в обществе поздней демонократии

Сегодня каждому интеллигентному человеку должно быть понятно, что среди форм правления державою, которая основой своего существования постулирует восседание на трубе, наиболее эффективной в том, что касается воссоздания иллюзии всеобщего благосостояния и систематического его улучшения, была и остается демократия ливийского образца - джамахирия, в настоящие дни переживающая лучшие времена, то есть времена пост-экзистенции.

Власть демоса неотъемлема от полного и безоговорочного удовлетворения потребностей, зиждящихся в представителе народа. Проводить линию политкорректного разграничения между властью и произволом как попустительством малейшим прихотям капризного, жадного и настроенного на абсолютный примат комфортной экзистенции человека означает делать весьма далекое от интеллектуальной порядочности допущение. Безоговорочное распределение благ (нем. "Bedingungsloses Grundeinkommen", англ. "Basic income guarantee") - каждому по потребностям - и безусловное обеспечение достойного прожиточного максимума - это то, что характеризует истинную власть народа.

Голосование рублем и стволом

Хьюайоморон: плохому народу - плохое правительства, а хорошему демонопоклоннику... - Текст, ранее опубликованный в блоге, впоследствии был переписан, дополнен и снова опубликован на домене Культа Кобылы.