Абсолютизация зла

Первая статья современной немецкой конституции, провозглашающая неприкосновенность человеческого достоинства, ожидаемо озвучивает лейтмотив послевоенного шудрократического запада. Ожидаемо это происходит постольку, поскольку немецкая конституция является результатом коллективного творчества оккупационных сил, ставивших задачу воспитания идеального европейца, причем в порядке эксперимента ни одно из ее положений не имеет привязки к историческим реалиям Европы, которая на протяжение как минимум двух с половиной тысяч лет пребывала в состоянии перманентной войны, утихавшей на сроки, необходимые для пополнения популяции враждующих сторон, связанных в запутанные плотные клубки быстротечных союзов, вероломных рекогносцировок, предательств и всестороннего геноцида.

Инкриминирование человеку достоинства естественно подразумевает абсолютизацию зла. Евродостоинством может обладать и злой человек, если он зол по-европейски, то есть виртуально. Опасное приближение к развиртуализации зла должно искореняться на уровне возможности, поэтому и отчаянные пионеры-первопроходцы пути к запретной черте, безумцы, расстреливающие сограждан в припадках слепой ярости, это всего-лишь сомневающиеся грешники, тендирующие к благу и потому должные быть исцеленными.

Их достоинство не может подвергаться сомнению, поскольку оно означало бы не полную безотказность давно практикуемой методики воспитания покорной массы рабов. Также не может подвергаться рассмотрению и сама возможность доведения дела до подобной крайнести - ничего подобного абсолютизация зла не подразумевает.

Особо одаренный когнитивной способностью европеец обязан функционировать в рамках законности, которая предписывает не смотреть, не видеть и не иметь возможности локализовать неведомое, вынесенное за скобки осведомленности и потому с позиций экзистенциального дискурса абсолютное.

Возможность редуцировать человеческое достоинство до приемлемого уровня и одернуть тем самым разнежившихся в солярии от собственной важности индивидуумов является первостепенным следствием того, что это достоинство суть конструкт, разработанный для усмирения зарвавшихся масс и не имеющий ничего общего с традиционными концепциями достоинства, провозглашающими четкую иерархическую сегрегацию высшего от обычного, а именно, богов и демонов от людей.

Что касается демонов, то в качестве исторической справки следует отметить, что архаический уклад в Европе был искоренен задолго до того, как Цезарь написал De bello Gallica; к тридцатилетней войне на рубеже н. э. германские племена были подготовлены наилучшим в ракурсе модернизации образом - они существовали исключительно ради пополнения армии. Ареалы обитания доиндоевропейских племен были опустошены и покинуты. Земли заселялись в произвольном порядке и получали названия в соответствие с тем, кто в настоящее время на них остановился, чтобы расплодиться перед решающей битвой. Основой культа этих новых германцев были демоны безвидных пространств, неведомые, не ведающие сожаления, покровительствующие тем, которые потеряли связь с собственными корнями. Эти благородные демоны усыновляли германцев. Те входили в свиту своих новых - а значит и старых, исконных - Предков. Культ Дикой Охоты таким образом приобрел наиболее видное место в европейском мировоззрении.

Достоинство, находящее равное распределение между единицами населения, упраздняет основываемое на реляции понятие достойного человека, которое заменяется человеком, достойным уважения на основании неприкосновенности априороного достоинства, что как конструкция балансирует на грани низвержения в кромешный беспорядок. Это балансирование требует особого рода сдержанности, поттянутости каждого участника западной цивилизации, непрерывного контроля собственной кондиции и приведения ее в случае необходимости обратно в состояние нейтралитета. Замороженные чувства, бесстрастие, выжженность и бесплодность, стерильность бытия, маскируются здесь непрекращающейся лицемерной веселостью, посредством которой достигается эфемерный консенсус между заложниками преисподней, зиждящимися на тонких сомнабулических поверхностях правил и общественных законов. Каждый из них в глубине души предчувствует вероятность того, что мир консенсуса может быть мгновенно растворен в безвидных протяженностях якобы вынесенного за экзистенциальные скобки "зла".