Громовое дерево

Путники, проводящие в тайге до нескольких месяцев, жалуются на знаменитый эффект соглядатая из-за спины... Но, прежде чем продолжить, стоит обмолвиться об одном цивилизационном нюансе. Эксперты считают, что так называемая тайга играет для современного городского жителя роль абстрактной модели, сродни абсолютизированному злу. Как правило, эта модель служит для оправдания пренебрежительного отношения к лесам родного края, которым гипотетическая тайга ставится в пример как несомненно лучшая, наиболее естественная и глубоко проработанная модель леса. Иногда, впрочем, эту функцию берут на себя абстрактные тропические леса или джунгли.

Проблема абсолютизации леса идет рука об руку с комплексом удаленного блага, выражающемся в общеевропейской тенденции "побега к дикарям", "за океан", "на малонаселенный остров" и "в горы". Эта тенденция оказывается основанной на отрицании важности личного инициативного и вариативного опыта, персонального поиска корней, краеведческой любознательности и духовной чуткости, позволяющей различить тождество внешнего покрова объективной реальности и пустоты.

Непосредственное переживание подменяется абстрактным мечтанием, которому общественным договором отказано в состоятельности. Абстрактное мечтание апеллирует к моделям "несовершаемого желательного", затмевая "совершенное присутствующее", проницание которого требует известного усилия, неотъемлемого от неуклонной решимости и настойчивости в том, что касается устранения метафизического невежества.

Эта парадигма подразумевает приоритет долгого тлеющего мечтания над взрывообразным пробуждением. Так, человек предпочитает мечтать о шторме вместо того, чтобы вызвать бурю, фантазировать о тропических грозах и ливнях вместо того, чтобы воспринять удар грома.

Таким образом становится совершенно понятно, что феномен взгляда в спину отнюдь не связан с психологией пустыни как удаленного или абсолютизированного места. Пустыня всегда рядом и, пребывая вокруг, она в равной мере гнездится внутри. Последним пристанищем для негодяя наконец оказывается и сам лес родного края, территория за околицей, которая по большому счету ничем не отличается от абсолютизированных и "идеализированных" тропических лесов. Под предлогом удаленности настоящего, человек не решается призвать бурю. Ему хочется надеяться на то, что настоящее принадлежит иной модели, несовместимой с актуальностью, например актуальностью лежания на печи.

Но в момент поднятия с печи актуальность вполне ожидаемо не покидает его, она следует по пятам, сопровождает за околицу, в лес, в тропики, на острова и в горы. То, что он считал актуальностью, внезапно становится озабоченностью и беспокойством.

Итак, говоря о путниках в лесу, следует условиться о том, что базовая модель путника, которую можно рассматривать в этом контексте, более всего близка к модели безмятежности возлежащего на печи, нежели к образу, складывающемуся на основе пропаганды туристических агенств. Понимание безмятежной парадигмы в русской традиционной культуре формируется образом самодвижущейся печи.

Такой путник, кажется, без труда реконструирует топологические карты и сумеет достичь прелестного косогора с вьющейся, как бы обвивающей изгиб холма дорожкой, по которой вверх и вниз движутся редкие фигуры. По дну долины протекает хрустальный ручей в пленительной полосе белых песков. Проходящие по изгибам тропы, с неизбежностью окажутся под деревом. Подобные деревья здесь редки - это дерево-исполин, сошедшее с наиболее ярких страниц сновидений. Оно не изогнуто и возносится к облакам со спокойной вневременной грацией. Самым удивительным в этой березе является то, что она непрерывно поет, и тот, кто услышит звук ее песни, познает безумие, потому что звук ее песни - это эхо примордиальных вибраций, продолжающихся в течениях сока. Посети внутренние области этого дерева.