Недеградация природы

Когда один камень сотрется в порошок от ветряной прохлады полей и песней цикад, на его место из-под земли тотчас выйдет другой, потому что живая и неживая природа не ведает деградации. Возможность не ведать деградации дается природе склонностью божественной мысли, в лоне которой снится всякая вещь. Если глиф вещи увядает, поверхности импринта рассыпаются, говорят о деградации материала - но каков материал, имеющий подобное свойство? Таков материал обмана растерянных чувств, витающих в пустоте кажущейся объектности и наделенных жалким подобием самоорганизации. Деградация суть свойство пыли, состояние определенности которой в определенном виде ослабевает. Все, чего коснется затухающая искра, кажется подвергается порче - вещь становится непрочной, прозрачное непрозрачным, новое старым, но поистине такого не происходит. Мир, появляющийся в пустоте, как хрустальный замок, в действительности подчинен совершенно и абсолютно иным законам, понятия цикла и деградации в рамках которых полностью несопоставимы с бытовыми зарисовками, доступными малой форме мысли.

Недеградирующая живая природа демонстрирует свое высокое происхождение вечным звуком, непреходящим благоуханием, всегда появляющимся впервые визуальным рядом. Это неотъемлемо от того, что природа никогда не шутит и не бывает откровенной, будучи структурным компонентом космоса.

Совершенная недвусмысленность знака и его непрозрачность, холодно пресекающая любую попытку опровергнуть недвусмысленность, - вот то, что требуется от хорошего облачения пустоты.

Душераздирающий вой скачущих по лесным дорогам и захватывающих путника в сладостный плен челюстей никогда не допускает мизинтерпретации - эти странницы, девочки из Калькутты, и их световые собаки-горизонты событий серьезны как бездны, ведь даже когда они играют сферами небес, оброняя созвездия, в их косом взгляде абсолютный холод и совершенная прямота. В их симфонии древнейшего колебания вечна нота немого ответа. Ее слышат как вожделенный боевой трубный, и из-под земли тогда выходит древний сеятель, вооруженный косой и черепом, страстно желающий подражать их жестам, двигаться как они, уметь делать то, что они.

"О пожалуйста, милые Девчоки из Калькутты, - раскатисто поет он, - научите меня как можно дольше слышать немую ноту вашего милого ответа! Ради моей симпатии к вам давайте я скошу для вас то, на что укажете. Или отшлифовать вам горсточку бриллиантов? Или сделать так, чтобы все смотрели на солнце или на луну и слезились до ослепления? А желудки не пустить-ли змеями по горным вершинам, где птица гнездится, томящаяся грузом скрижалей? Ноги четвероногих не распустить-ли свободно ходить по-одиночке, дыша ароматом всего этого разложенья и запустенья? Я буду защищать вас, пока вы думаете над моим немым вопросом."

Он видит их движения, он знает тысячу измерений великой энтропии, звучащей и сияющей в пустоте, как самоназванье каждой буквы скрижалей Бездны. Поистине краса энтропии бесконечно далека от понятия деградации материала, над которым посмеется даже такая экзотическая диковинка как живая природа.