Наша Саша loud cries

В новой фотосессии "Our Sasha" обыгрывается русское местоимение "nasha", которое рифмуется с уменьшительным именем "Sasha", имеющим достаточно широкое межгендерное распространение на постсоветском пространстве и в странах ближнего, равно как и дальнего зарубежья. Уменьшительный характер формы "Sasha", являющейся сокращением от "Alexandra" (греч. "противный человек"), здесь идет рука об руку с инфантилизацией дискурса, осуществляемой засчет обыгрывания коллокации "nasha masha", заимствуемой из детского букваря: "nasha masha gromko plachet" ("our little Maria loud cries").


Краткое и легко запоминающееся, а как мы показали, и инфантильное название фотосессии комичным образом пересекается с попыткой апелляции к "традиционному" наряду, "русскому" дресс-коду. На голове Our Sasha имеет надетый кокошник, который имеет выраженную ктеическую форму, напоминающую в данном случае окаймления, которые используются в индуистской и буддистской иконографии. Форма головного убора, происхождение которого датируется XIX в. н. э., в данном случае является намеком на его значение, подразумеваемое названием. Слово кокошник означает некую принадлежность кокотки, то есть заимствованной из французского "курочки" или куртизанки. Отметим, что коннотация "курочка-куртизанка" сама по себе является достаточно спорной, в том числе в призме русской культуры, в связи с чем понятия "кокотка" и "кокетка" претерпевают в русском языке, где они появились в XVIII-XIX вв., возвышение. Однако, это не меняет смысла "кокошника", который означает то же самое, что "блядушник" или "сучарник".

В общем то суккубоугодное значение кокошника не изменяет его нетрадиционной, в частности антирусской сущности: этот наряд является карнавальным, разработанным по заказу. Несмотря на то, что в его концепции могли прослеживаться определенные антиповеденческие мотивы, а также на то, что модель в глубокой древности могла иметь определенное ритуальное использование, конструкция, форма и варианты ношения кокошника являются предметами новодела.

Теперь посмотрим на верхнюю одежду "Нашей Саши": это не сарафан, но вариант клоунского или поповского наряда, обыгрывающего мотивы сверхплотной бесформенной драпировки и приторного золотистого блеска, который, так же, как блеск куполов и позорный колокольный звон, становится маркером деградации и непоправимо дурного вкуса. На "груди" у "нашей Саши" висят грубые гроздья жемчуга... Это - пластмасса, такая же позорная, как и в безыдейных завитках "кокошника". Не нашлось драгоценных камней? Оскудела русская земля на разноцветные самоцветы? Все камни выжрала из недр земли сталинско-путинская и поповская гидра?

Немаловажную роль в формировании образа "нашей Саши" играют ногти. "Вы должны быть благодарны за то, что они не обкусаны под корень", читается в замысле фотографа. Но знаете что: мы видим, что это не ногти неработающей девицы, это не ногти красотки, проводящей свои дни и ночи за изысканнейшими наркотическими снами и умными беседами, это не ногти блудницы, одним касанием вскрывающие грудь и останавливающие сердце. Ногти "нашей Саши", те ногти, которые должны были быть когтями, - это, увы, обрезанные ногти работницы, идущей в строю солидарных трудящихся и рожаниц.

Фотохудожник постарался подыграть сложившимся стереотипам, создав фотографический образ, который живо находит ответ в культуре деградации и бесвкусицы. Но в задачу просвещенного художника должен входить не поиск ответа, а напротив - астрометрически точный вызов вопроса на поставленный ответ. Сегодня можно с уверенностью говорить о том, что с переодетой в некрасовскую матку "нашей Сашей" нам не пути. Пусть разденется, станет кирпично красной под палящим солнцем русальных полуночей, облачится в поясок и станцует с черепом и крюком, тогда и поговорим.