В плену голода

Функция голода, которая, по мнению экспертов, не является тем, чем ее предлагает считать пропаганда выживания, то есть "естественной потребностью", но куда скорее представляет собой болезненную невротическую зависимость, проницает все области человеческой культуры, формируя универсальную основу, оценка которой, однако, подводит к одному странному соображению: культивация темы голода напоминает пропаганду размножения, выражаемую в бесконечно воспроизводимом "напоминании". Тема голода вплотную смыкается с гендерным эротизмом: фигура "девушки в бикини" оказывается фактически взаимозаменимой с "ложкой к обеду", эти иерограммы совмещаются - росчерк иероглифа "женщина", галантно раскланиваясь с иероглифом "смерть", грациозно продолжается в иероглиф "пища".


Следует заметить, что данное совмещение далеко от того, чтобы являться типичным изобретением маркетинга последних десятилетий. Как остроумно сообщает Потебня А. А. в своей достаточно интересной работе "Символ и миф в народной культуре", сближение образа женщины, еды и питья наблюдается в подавляющем числе компонентов славянского фольклора. Не ставя перед собой задачу недоказуемого ретроспективного обобщения, мы на этом основании можем констатировать факт того, что рассматриваемое явление было присущим культуре XIX в. Потебня приходит к выводу о существовании смыслового ряда "холод - нагота - голод - жажда", что, конечно же, некорректно и может быть опровергнуто в рамках примитивной логической задачи нахождения лишнего члена. Но если "холод" в данном контексте настолько не корректен, насколько это вообще возможно, то "нагота" ведет к двусмысленности: сознание собственной наготы весьма далеко от восприятия чужой, в особенности женской. Речь следует вести о "сексуальном желании", которое и представляет собой действительное дополнение смыслового ряда "голод и жажда".

Несомненно, что "сексуальное желание, голод и жажда" формируют комплекс системообразующих "потребностей", регулярность и автоматическая воспроизводимость которых сами по себе напрашиваются быть включенными в кампанию пропаганды выживания. Наличие такой кампании, однако, показывает, что укорененная в сознании народов идея отказа от выживания и продолжения рода по сей день представляет серьезную угрозу стабильности контринициатического миропорядка.

Внимательно осмотрите место, в котором вы живете и работаете - поищите в вашем рабочем кабинете и вы почти наверняка наткнетесь на упоминания еды. Это может ускользать от вашего внимания, но оно с неизбежностью присутствует: это могут быть, например, настенные часы в форме декоративной стальной тарелки, или гобелен с орнаментом фруктов. Спуститесь на кухню или пройдитесь по анфиладам и вы будете до глубины души поражены, а может быть и напуганы количеством утвари, связанной с удовлетворением голода. Стоит понять, что тарелка является фундаментальным столпом человеческой культуры. Наиболее яркие и доходчивые метафоры основаны на общности гастрономических интересов.

"Голодный работник не эффективен", "сексуально неудовлетворенный непродуктивен", "жаждущий не способен на конструктивную деятельность", "человеческий организм ежесуточно потребляет три литра жидкости..." - вся эта несусветная ложь повторяется ныне на все лады, воспроизводясь несчастными рабами, покорно внимающими воспитанию контринициатического общества. Между тем, от всего этого человек может отказаться, как и от любой навязчивой привычки. Дело в том, что отказ от контринициатического голода не означает отказа ни от еды, ни от желания. Он может быть реализован только в рамках отказа от всего. Поэтому стоит задаться вопросом, что вам милее: дурной голод или благой геноцид? Интеллигентный человек выберет второе и получит счастливый билет на выход из парадигмы круга.