Будет ласковый зной

Карл со смешанными чувствами относился к регулярно всплывавшим вопросам. Возможно, что и вовсе без чувств, если взяться их наличие оценивать по эмоциональному возбуждению. Его не трогало то, что он ощущал, а ощущал он, например, себя древним стариком, которому довелось на жизненном пути достичь порога невозвращения еще в те времена, когда ваши отцы ходили пешком под стол.


"Как это было? Какова была жизнь до затмения?" - Оглядываясь назад, он представлял, что полвека спал в темноте, а сейчас, неожиданно пробудившись и готовясь перевернуться на другой бок, должен был бы прийти в ужас от того, насколько далеко за спиной остался тот затерянный во мраке единственный мост, перейти через который было проще, чем отдать себе в этом отчет. Темные века длились столь долго, а мир до затмения скукожился, превратился в схему, состоящую из нескольких ярких образов, которые были вырезаны из памяти, наклеены на черную бумагу и соединены линиями, к-сожалению, тоже черными и потому невидимыми.

-Прежде всего, это обилие солнечного света. - С циничной улыбкой, представляя, какое впечатление все это производит на рожденных уже в темноте, он приступал к стандартной форме описания. - Свет был повсюду и, вы знаете, от него было трудно укрыться. Люди в прошлом жили на поверхности земли в домах с оконными проемами, сквозь которые свободно проникал свет. Представьте себе интенсивность этого света...

-Солнечного? - Кто-то из знатоков, уже слышавших этот рассказ, переспрашивал, заговорщицки сопя.

-Да, - с достоинством отвечал Карл, - свет происходил от солнца и оно находилось в небе примерно половину суток. Сутки изначально и были периодом, вычислявшимся на основе смены дня и ночи, в течении которой солнце не светило. Интенсивность солнечного света была такой, что внутри помещения можно было читать, не зажигая фонарей.

По аудитории пробегал гул заинтригованного недоверия.

-Но почему же люди уже тогда не догадались строить жилища под землей, если ровно половину времени не было света?

-Хороший вопрос. Дело в том, что темнота в прошлом не была полной, какой она известна человеку наших дней. Даже самая пасмурная ночь (темное время суток) была освещена отраженным светом естественного спутника и звезд.

-Звезд?

Этот вопрос всегда приводил Карла в замешательство, потому что он не был уверен насчет звезд. В таком случае он старался перевести стрелки на что-нибудь другое.

Но на что? Он кое-что припоминал - фрагменты картин, написанных красками июльского зноя, звенящих полей да гудящей пчелы, а также нарочито грубыми мазками чувств, понять которые теперь был бессилен - потому мог только оберегать.

-Улица была залита ослепительным светом. - Закуривая папиросу, медленно говорил Карл. - Вы думаете, что это иносказание, но на самом деле в прошлом улицами назывались пространства на поверхности, своеобразные провалы, образованные тесно выстроенными жилыми домами, которые достигали нескольких метров в высоту. Стены всех этих домов отражали свет...

Публика гудела. Слышались вздохи и кое-кто непременно спрашивал, пытаясь не то разоблачить выдумку, не то свести воедино непонятные данные, о том, как это вообще возможно, чтобы на свету отражался свет, тем более от стен.

-Если вы приглядитесь к стенам, то они и сейчас отражают свет, если, конечно, к ним поднести фонарь. - Серьезно объяснял Карл. - А чтобы понять, насколько ярким в прошлом был свет, заливавший улицы, представьте себе, что вы смотрите на включенный светодиод. Ваши глаза невольно закроются, не правда ли?

В этом месте публика оживлялась и, если у кого-то находился фонарик, немедленно начинались эксперименты.

-Ну так вот, отраженный от стен и окон, которые в прошлом мастерились из простого и весьма тонкого стекла, свет смешивался с прямыми солнечными лучами, тем самым создавая эффект "залитости", который известен из исторической литературы.

-Вы хотите сказать - из летописей?

-Jawohl.

Он не знал, откуда появлялось молодое, незнакомое племя, но год за годом, месяц за месяцем все повторялось без изменений - они возвращались с прежними вопросами, на которые следовали чеканные ответы.

Кроме зноя, он вспоминал о холоде. Раннее зимнее утро - еще до рассвета он идет по свежему снегу. Падающие снежинки заглушают обычный шум. Медленно тащатся с включенными фонарями вереницы машин по трассе, что петляет внизу - в долине. Машины тихо, неизбывно шипят - в звуке том истома, приятный коктейль температурных режимов и трений. Пальцы мерзнут в перчатках. Вот и все, что он помнит. Иногда он уходит вглубь пещер, подальше от чересчур отапливаемых коридоров, чтобы немного подумать об этих воспоминаниях. По мере удаления от жилого сектора непрерывный шум стихает, а пальцы, как когда-то, начинают леденеть. Удалиться слишком далеко было бы чревато обморожением и необратимым разрушением мягких тканей, однако, закутавшись, Карл, когда был помоложе, доходил почти до самого подъемника, из шахты которого веяло смертью. Несмотря на то, что выход из шахты был запечатан, в примыкающем к ней внизу холле требовался защитный костюм, потому что температура на поверхности едва достигала минус двухсот. К тому же там не было атмосферы.

Спустя год после затмения, когда лучшая часть человечества уже ушла под землю, худшая в лице группы самозванных ученых, тесно связанных с нелегитимными правящими верхушками, додумалась зажечь в небе новую звезду, роль которой против своей воли исполнил Юпитер. Последовавший вскоре после взрыва срыв земной атмосферы быстро довершил работу по стерилизации планетарной поверхности, начатую непосредственно в момент вспышки, а окрыленный успехом Юпитер полетел дальше. Остальные планеты, сбивавшиеся в одну систему вокруг солнца, когда то исчезло, обнаружили, что их, в сущности, ничто не держит вместе, и разлетелись кто куда.

В свете тусклых ламп разглядывая лица поколения, в памяти которого никогда не было не только воспоминаний, но и поведенческих навыков, нужных для жизни на поверхности, этих двадцати-, тридцати-, сорокалетних людей, не имеющих надежды и этим не слишком опечаленных, Карл невольно цеплялся за фрагменты своего прошлого, существовавшего в обособленном континууме, лишь отчасти, в некоторых "опорных точках" связанном с хронологией. Теперь, когда ему исполнилось 87, а чувственный его мир был подобен ледяной, безвидной и испещренной язвами метеоритных кратеров пустыне, он отчего-то улыбался, видя белесое, деформированное лицо какого-нибудь двадцатилетнего обреченца. Что может быть под этими уродливыми масками - не та же ли пустыня? А вот в наши годы, в двадцать лет мы смотрели вперед - пусть даже и верили, что не доживем до тридцати, нет, если быть точным, надеялись, что не доживем, потом, в тридцать, загоняли надежду вовнутрь души своей, все еще считая, что не доживем, например, до сорока, но и понимая, что ход мысли нашей близок к чему-то неприличному, а пока мы барахтались в разборках с внутренним моветоном, в самый, так сказать, разгар титанического раздумья, произошло затмение. Вот и весь сказ - живи хоть до ста лет, ты больше никому не нужен, сука, боги ушли с этой неуютной планетенки, за ними задохлись, глотая слепую ярость, певчие птицы, усохли рыбы, распались джунгли, испарились даже бактерии. Не было в той темноте никакого света и русалка не сидела на ветвях в том наконец наступившем будущем. Посему, добрый человек, не тяни волынку, а пускай себе пулю в висок, выйдя в поле - сразу же и без лишнего кокетства, пойми, что из предельного зноя есть только два выхода - за предел либо обратно в вечную, холодную темноту.

"Спотыкнулся на граблях - упал на косу. Попытался встать - скосил голову." - Крутилось в сознании Карла. Какие-то тени блуждали по коридорам подземного убежища - в темноте они казались мрачными серыми языками, которые с трудом ворочались за скрежетливыми и стучащими зубами оснастки. Его невиданной силою тянуло к подъемной шахте, что-то заставляло возвращаться туда старика, забывшего вроде как про назначенное пятьдесят лет тому назад свидание с адресатом из клуба знакомств "кому за тридцать". В девяносто жизнь только начинается, но до той поры Карл не доживет. Он уверен в этом.

На сей раз Карл подготовился к убийственному холоду. Он нацепил на лицо старенький противогаз, а макушку обмотал полотенцами, соорудив нечто похожее на чалму. Нашлись кое-какие варежки - мех был поеден жадной тварью или временем, но еще согревал. Пальто... В его каморке, расположенной за трубами напротив "камбуза" с двумя электрическими плитами (одна была нерабочей), пальто завсегда находилось на видном месте - расправленное на плечиках, оно, как занавесь, отгораживало уголок личного пространства, служило защитой от чересчур назойливых детей подземелья, что страждали ответов, благословений и пророчеств. Теперь пальто было застегнуто на все пуговки - выдвинулось в путь вместе со стариком.

В холле что-то изменилось. Так казалось всякий раз, когда ему случалось сюда забрести, но в свете тусклого светодиодного фонаря, конечно, трудно было оценить обстановку в масштабе помещения. На плотном инее практически не оставалось следов. Карл снял варежку - обхватил пальцами обжигающую ручку дверцы, прислонился к решетке лбом, чтобы о чем-то, якобы, поразмыслить. Под влиянием смутных соображений он принялся давить на ручку, затем дергать ее вверх-вниз. Слабосильный старик заплакал, когда понял, что ничего не выходит. Стекла противогаза запотели. Засаленный ворот пальто начинал колоть шею. "Все в этом мире настроено против человека." - Промелькнуло в его сознании.

После этого он пришел в себя уже внутри шахты и оглянулся на решетку - два прута были подпилены и отогнуты. Карл сжимал в кулаке удивительное приспособление - старинную пилу для работы по металлу. Очевидно, он куда-то за ней ходил, но теперь даже не силился вспомнить. Принимал это как должное. С пилой во внутреннем кармане пальто он стал карабкаться вверх по ржавым скобам. Сверху невыносимо веяло холодом. Лоб под противогазом начинало ломить, но Карл не сдавался - двигался, как зомби, ничего не соображая.

Комнаты наверху напоминали внутренности морозильной камеры старого холодильника, уходом за которым чересчур долго пренебрегала нерадивая хозяйка. С трудом Карл пробирался сквозь ледяные колонны и втискивался в узкие пещеристые ходы, казалось, это длилось целую вечность. Но потом он очутился у массивной двери, которая могла защитить от ядерного взрыва, но пасовала перед космическим холодом.

Он не услышал хлопка, когда его вышвырнуло наружу потоком воздуха. Принято думать, что, вылетев вместе с вырванной внутренним давлением защитной дверью, он был уже мертв. Но прежде, чем глаза вылезли из орбит, старик успел заметить одну маленькую звезду, которая мерцала над безвидной черной землей. Падая, он ударился локтем, от которого незамедлительно разошлись микроскопические трещинки - они разбежались по костям и тем тканям, которые секунду тому назад были мягкими. Рукав пальто проивоестественно подогнулся - на землю упал мешок, наполненный тремя пудами тончайшей ледяной пыли.