Без души

Неожиданно они узнали о том, что в их телах больше нету душ. Еще вчера ложились спать с душами, а спозаранку объявили по радио или, может, по будильнику, так мол и так, к сожалению, обязательств перед телесным вашим обличьем мы выполнить не в состоянии, а потому все ваши души в течении предшествующей ноченьки были перепечатаны в облигации, получить которые вы сможете в почтовом отделении по месту жительства.


На почте, конечно, образовалась давка. Люди теперь были бездушные, каждому желалось поскорее забрать свое, а на слезинку задавленного старика никто уж внимания не обратит. Не то что вчера - была душевность в нашей стране весьма крепкая и гарантии распространялись на лиц всех возрастов от мала до велика.

До настоящих же беззаконий дело не до дошло, и вот почему: давили то мы друг друга без огонька, без души. Откажешь голодному в куске насущного хлеба, наступишь ему на горло, а радости нет. Словно вышла она вся, подобно газу из веселого воздушного шарика и тот повис безразличной тряпицей, заметелился в бледной дорожной пыли. Не сказать, что пустота, но и не изобилие. Остались все чувства, все мысли, все ощущения, но пороха в пороховницах народных уже не было.

Оказалось, что сдерживало нас доселе всех вместе, заставляло сжиматься в тугой комок и селиться в тесноте городской жгучее, может быть, иногда донельзя раздражающее и нервирующее наличие души, которая была и оставалась до последних дней основою, а то и не основою, а единственным предметом общности наших интересов.

Я глядел на свою облигацию, в которой по науке были напечатаны характеристики души, сколько грамм в ней того, каков процент другого и третьего, и не понимал, зачем мне эта бумага. Раньше последовало бы следующее: кто-нибудь непременно стал меня убеждать в том, что облигацию надобно тщательно сохранить, потому что когда-нибудь, де, наступит день и анализ души окажется востребованным, пригласят нас всех на собеседование и выдадут талоны в соответствие с научно проинспектированными свойствами души. Но теперь всем стало друг на друга наплевать, а чего еще вы ждали? Каждый с точно таким, какое посетило меня, недоумением взирал на свои облигации, но ни у кого, прям ни разу не возникло даже крохотного побуждения поделиться своими соображениями с соседом.

Стал народ разбредаться - кто куда. Двигались сугубо по-одиночке, хотя с высоты порою казались группами. Группы погруженных в себя людей наводняли улицы, передвигаясь от центра к окраинам, а там редея и растекаясь по просекам да по долинам, где большинство застывало, как будто у них прямо на этом месте кончился завод. Иные шли дальше - по железнодорожным путям или вовсе без дороги, но и эти рано или поздно забывали о том, что они куда-то идут. Просто остановился человек, например, заправить брючину в сапог, и в склоненной позе застыл - больше никогда не пошевелится. Другой захотел присесть на пенек и окристаллизовался в вечной присядке.

Таким макаром к вечеру следующего дня вся земля наша превратилась в мир неподвижных органических статуй. Был теперь одной из статуй и ваш покорный слуга. И вот что он скажет в свое оправдание: все то время, что без души был я статуей, ни разу не думал "я статуя", нет, ничего подобного. Чудилось мне иное, будто остановился я лишь на мгновенье, немного, так сказать, задержал взгляд на каком-то дупле богом забытого дерева, ногтем же слегка коснулся щеки, чтобы почесать и двинуться дальше. Так и стоял, не зная о том, что стою и не шевелюсь. Посему совершенно не возможно сказать, сколь долго это могло продолжаться.

Потом увидел я, что все деревья в лесу ожили и как бы пытаются меня обойти, чтобы поймать. Повторю, я не знал о том, что не могу двигаться, и потому бросился наутек. Деревья же закономерно оказывались быстрее и очень скоро я был скручен колючими сучьями, а стопы мои притянуло к земле корнями. Начали деревья препарировать тело мое, но делали это не так, как поступил бы анатом, а скорее с бесконечной безмятежностью кухарки, уверенные движения которой служат цели разделать тушу на кусочки, которые затем можно будет подать к столу.

-Что же творите вы, деревья? - Взмолился я. - Не мне ли вы должны быть благодарны за тот покосившийся ствол, который я в отрочестве моем подпер колышком да уберег от обрушения?

Среди деревьев наметилась напряженная пауза.

-Действительно, - произнесло одно из них, - мы чуть было не совершили роковую ошибку, ибо все люди для нас на одно лицо. Позовите сюда то дерево, о котором он говорил!

Долго ли, коротко ли, подошло деревце - вымахало оно в красивую высокую березу.

-Ой, - сказала та, - этот здесь дорог мне как воспоминание, не разделывайте его. Оставьте мне!

Мелкие и более старые, реликтовые деревья с уважением расступились, позволяя березе забрать меня. Умелое дерево подрезало корни и настойчиво уперлось мне в бок, покуда я не завалился, а затем схватило в охапку и в несколько прыжков пересекло полстраны. Поставило меня на лужайке, обложило камушками, чтобы не упал, и устроилось рядом - стоит, любуется, о чем-то сентиментальном размышляет, поет.

-Мне то славно с тобою, но что будет теперь в глобальном масштабе? - Спросил я спустя некоторое время.

Березонька пожала плечами.

-Одних на суровую зиму засушат, других используют в соленьях. - Она старалась объяснять все на пальцах, но не была уверена в том, что мы говорим об одном и том же.

Из ее подробных поучений я уяснил, что с земными людьми приключилось вот что: заведены они были древесным народом для пропитания и по сути своей были разновидностью грибов - такой, что грибница формировалась в говняном теле (нам грибница была известна как "нервная система"). Удобрение, гарантирующее рост человеческой популяции, растворить придумал древесный народ в так называемой душе, вставляемой в человека и легко изымаемой. Вот и вся история и она оказалась такой элементарной, что у меня прям все треволнения с сердца сняло и перестал я волноваться за судьбу цивилизации человеческой, предался радости в саду у березоньки моей, которая поливала меня да удобряла от всей своей настоящей души.