Туман и Русский Бунт

У каждого яблока был свой особенный вкус, гурманы же различали в послевкусии яблок то букет пряностей, то маринованную оливку, то капусту. Но обслуга стойла потчевала своих двуногих рабов одним и тем же "яблочным соком", лишенным рода и племени. Потому, когда богатство форм, цветов, температур и благоуханий скомпоновалось в серый туман, это ни у кого не могло вызвать удивления, какое бывает "с непривычки". Увы, мы привыкли к тому, что имя коровы не определяется по вкусу молочной продукции.


Последние очаги цивилизации были подавлены и перестала звучать речь человеческая, только, пожалуй, под облаками пыли порой встречалось одичавшее бессловесное созданье - оно тихо скулило. Трупы, не источавшие запаха, сохли в безводных низинах, но то были трупы надежд, которых никогда не увидел свет.

Тишина глубокой зимней ночи растеклась по всему пространству, но в этой тиши дышалось не легко и не менялась она с ходом времени - день был ночью и ни одно облако не лежало кисеей при луне, ни одна звезда не мерцала, потому что не было воздуха, не было ни атмосферы, ни стратосферы, ни самой родной и горячей солнечной короны.

Пустота же при всей ее неоднозначности была совершенно серой. Не знаю, отчего к ней привязалось определение "черной", которое даже с чисто логической точки зрения, не говоря о практике - невоспроизводимо. Она была серой и подумал я, слава богу, что нет в ней никакого света, ибо как можно вытерпеть свет, ежели нет ни век, ни ладони, чтобы от него уберечься - уберечься не на минуту, а навсегда? Нет в свете правды, а есть лишь вечное страдание, блаженство же в пустоте, кабы была она, как рисовалось в оптимистичных мечтаниях, черной, ведь от серости ее и волнуется душа и кружится отсутствующая на плечах голова и выворачивается желудок и тянет каждую мышцу ноги и ломит в зубах. Свыкнетесь с тем, что это серое пустое пространство было, есть и будет быть всегда. Но свыкнуться с этим никак нельзя, ибо слишком живо осязанье, чересчур восприимчив каждый атом сознания, поставленного перед фактом неугасимости, как перед компромиссом между пыткою света и покоем неозаряемой тьмы.

Не вопрос - удобно представлять себе свет ночью у камелька, смыкая веки и потягивая глинтвейн. Но бесконечный свет благ лишь в воображении конечного, ущербного созданья. Все вечное выглядит удачным решением, как правило, в течении нескольких секунд, на которые только и хватает терпения у переживающего собственное интермортальное состояние двуногого. Продлите это хотя бы на час - и вы познакомитесь с адом, на два - и на вашем месте не останется никакого человека. А продлить придется - хотите вы этого или не хотите. В глубине души вы, так или иначе, догадываетесь о том, что, скрываясь под защитой органической жизни, вы лишь отягчаете неизбежные последствия.

Незадолго до того, как все рухнуло, я открыл, что познания человека весьма несовершенны. Все, о чем я думал и что считал достовернейше установленным, как оказалось, не выдерживало не то чтобы серьезной критики, а минутки внимания. Фундамент экзистенциального опыта был "построен" на зыбучем песке, а то и вовсе на воде.

Возьмем, например, такую занятную штуку, как время - я верил, что время в последние годы значительно ускорилось. Хотя что значит "верил"? Я видел это и не было дня, чтобы не представилось случая убедиться в правомерности зловещей теории сжатия. Время буквально ускользало, так что, бывало, заваришь чаю, а он уже выпит, но кто выпил и когда, припоминаешь смутно, будто из позавчера. Хуже того - начнешь что-нибудь делать, я имею в виду что-нибудь крупное, большое, например, делать крупную покупку - телевизор, а организм уже в панике сигнализирует об усталости - пора спать. Я верил в это, но все это было ошибкою восприятия, увы, и не было ни тайны, ни загадки во времени, а когда время все таки исчезло и его не стало, о былых заблуждениях оставалось лишь с беспомощной улыбкой припоминать из серой пустоты.

Другой ошибкой был враг, вернее образ врага. При жизни я склонялся к тому, что тот принадлежит к группе более или менее абстрактных понятий, определение которых является релятивным и ситуационно-ориентированным. Однако, как и многие люди, я верил в то, что существуют обстоятельства, при которых образ врага становится в высшей степени конкретным. Когда кто-то орудует на вашей земле, например, как это делают приспешники путинского режима, чекисты, подбирающие отмычку к входной двери вашего семейного очага. Враг - это тот, кто, расшвыривая родовые реликвии, шествует по вашему дому и предъявляет самопровозглашенные права на каждый объект, приглянувшийся по пути, в том числе на вашу жизнь или смерть. Так я думал.

Но, когда все началось, меня ожидал культурный и эмоциональный шок, спровоцированный собственной логикой поведения. Дело в том, что, покуда все вокруг рушилось, плавилось, подобно воску, и в щели жилища просачивались враждебные, казалось бы, элементы, я безучастно наблюдал за всем этим со стороны. Мне было все равно и я со сдавленным смехом следил за тем, как под нажимом темных фигур разваливаются ворота. Когда они вырывали оконную решетку, я не нашел ничего более соответственного этому моменту, чем поднять брови. Так и застыл, дождался "врагов" и еще долго смотрел на них, как бы обходя со всех сторон, но не потому, что хотел изучить, а - наверное, желал показать существо ошибки - Ошибки, которая была найдена в уравнении человеческой цивилизации.

Впрочем, перелом в мировосприятии наступил не сразу. Поначалу, еще когда по радио твердили о том, что ситуация улучшается, я пытался сделать экскурс в то, что называется "запасаться вещами первой необходимости". Я почти всерьез штудировал брошюры о выживании, хотя и знал о том, что их, равно как и "донесения с мемуарами из осажденных горячих точек" пишут обезумевшие от компьютерных стрелялок безработные. По счастью, когда я, смущаясь и прижимаясь к стенам, тащил домой набитую авоську, то для храбрости решил отхлебнуть - виски это один из важнейших продуктов смутного времени и судного дня, но от одного моего глотка напитка не стало бы меньше. Итак, я напился, а когда пришел в себя, все предстало в ином свете - прошедший день отошел к концу прошлой эпохи, нынешнее же утро не располагало к тому, чтобы тщательно планировать выживание.

В прошлой, совместной с другими людьми жизни я старался найти наиболее эффективное решение проблемы человечества, его наличия, но в конечном счете сталкивался с невидимыми логическими ловушками, ряды которых ограждали своеобразный замкнутый круг, в рамках которого ложь и правда, пропаганда и реальность, улучшение и ухудшение, повышение рождаемости и геноцид сплетались в один клубок. Если бы вы решили вытянуть ниточку и получить что-то одно, например, парадигму "истребить как можно больше людей", то вытянули бы гроздь перемешанных ярлыков: "человеколюбие", "решение проблем государственной важности", "повышение качества жизни лиц пенсионного возраста", "организация досуга", "благоустройство детских площадок" и "ответственность средств массовой информации". Вы опустили бы руки, столкнувшись с переизбытком данных, однако там, где вы споткнулись, порядок вещей не заметил никакого препятствия: в конце концов он проехал по объективной реальности и, не обращая никакого внимания на тысячу неувязок, разгладил ее до состояния серого однородного тумана.

Чем лучше я узнаю пустоту, тем более уверен в том, что это и есть Русский Бунт. Революция, управляемая Волей тысячи Русалок из тысячи семей Мьора. Они перешли черту, показавшись в своем истинном облике, подобном ускользающему в глубинах сна лику вестника ужаса, а когда во безграничной мгле засахарилась истинная форма вещей - форма не-формы, - то было точкою невозврата для родов и племен.