Нельзя носить валенки

Образцы абсолютно бессмысленной в плохом смысле советской эстрады, к которым принято относить таких песенников, как Юрий Антонов, формируются на основе жестких человеконенавистнических "народных песен" первой половины XX в. н. э., на фоне которых поздняя эстрада представляется безобидным белым шумом. В этом ракурсе можно проследить этапы деградации поп-культуры: от "народных песен" сталинского созыва к формально имитирующей западные образцы "советской эстраде" и далее через наивное перестроечное антиповедение к современным моделям, окончательно лишившимся собственной пропагандистской значимости - и лишившимся, в первую очередь, за ненадобностью, потому как "все уже было сделано до нас".

Особое внимание следует уделить концепции "сталинского созыва", который означает ничто иное как почти европейскую модель "реставрации" (ср. послевоенная краеведческая еврореставрация). При этом хотелось бы подчеркнуть два немаловажных обстоятельства, а именно:


1) сталинская реставрация фактически позиционировалась как работа с чистого листа, потому что, в отличие от европейских моделей, базирующихся на обстоятельных суггестивных разработках XVII-XIX вв. (ср. Яков и Вильгельм Гримм), русская культура преодолела все средневековье и период возрождения в елейном пред-археомодерновом трансе, что, в частности, привело к формированию археомодерна и атипичной шудрократии;

2) сталинская деятельность имела в своей основе соображения молниеносного реваншизма (Blitzrevisionismus), направленного на полную дискредитацию предпринятого Владимиром Ильичом Лениным анти-православного проекта. Эти два обстоятельства наделяли всю реставрацию 30-50-х годов специфической пассионарностью, впрочем, свойственной всем сферам советской культуры, лицемерный и напряженный, как инстинкт животного, энтузиазм которой транслировался парадигматическими ежемесячниками "Наука и Жизнь" и "Техника-молодежи" (примитивный позитивизм обоих изданий сегодня имитируется анахроничным сетевым проектом habrahabr.ru).

Ярчайшим примером оголтелой пропаганды по праву признана песня "Валенки", представляющая собой зомбирующее заклинание, действенность которого гарантирована неопровержимостью какой-либо из его частей. Это не бессмыслица в смысле песен Юрия Антонова или современных эстрадных певцов, а напротив, ярко выраженный смысловой бульон, который, однако, неким образом защищен от того, чтобы, выстроив последовательно его компоненты, разумный человек не столкнулся бы с ошеломляющей невозможностью пошевелиться. "Это происходит не со мной..." - Покрываясь холодным потом, говорит каждый интеллигентный человек, отваживающийся прослушать пение Руслановой.

Эмоциональная убедительность голословных и в общем-то этически нейтральных утверждений (то, что поет "о себе" Русланова, не составляет реального предмета сочувствия, и вообще не составляет никакого предмета; "маленький мальчик в Тегусигальпе вытаскивал занозу из пальца ноги"), которые вдалбливает певица в сознание слушателя, разительно отличается от поздних опытов советской эстрады ("миллион алых роз" - мило, но бессмысленно, как ложка через час после сытного обеда, потому что отдача последнего барахла зарвавшейся в своем противо-естестве некрасовской матке - это и без того часть культурного дресс-кода).

"Нельзя валенки носить," - утверждает сладковатый голосок. "Сиди дома, не гуляй." - А почему "не гуляй"? - По ходу сюжета песни утверждается, что это происходит из-за неподшитости валенок. Постойте, но ведь их все равно нельзя носить. "Мне нельзя носить валенки." - Запоминает простой русский мужичок увещевания Некрасовской матки. Слезные эти суггестии неожиданно подкрепляются веским объяснением: оказывается, Лидия Русланова по морозу босиком к милому ходила. Все понятно и логично, правда? Некрасовскую матку обидели, ай-ай-ай, и ведь не в первый раз. Мучения ее начались еще на муромской дорожке да так и не закончились. Поэтому "нельзя валенки носить".

Постойте ка, а их кому-то хотелось носить? Кто-нибудь по собственной инициативе надевал эту "русскую национальную обувь"?

Остановите вселенную - я сойду.