Эстетика убийства

По полю со скрипом тянется обоз, хотя что это за поле - для русской широкой души просто компот из гнутых линий и наваливающихся одна на другую перспектив. Не видно здесь той державной монотонности, которую национал-предатели назвали бы депрессивной и попытались бы, как свойственно креативному классу, обезбожить ее хотя бы гейропейской проселочной дорогой с вызывающими изгибами или же нарочно прихорошенным, как вежливая улыбка, сельскохозяйственным сооружением.


Короче, не по полю, а по стыдобе окаянной, по натовскому плато, с коего узреет креакл то вырастающую из ниоткуда верхушку кирхи, то ютящиеся между холмами домики с нарочито красными, как бы язвительно издевающимися крышами, то виноградник, то совсем уж вдалеке на горизонте какую-то, прости господи, гору, по этому извивающемуся и болтающемуся, как океаническая посудина, плато, проследив за прохождением обоза, крадется господин в пробковом шлеме.

Завидев кабана, он богопротивно тявкает, уподобляясь лайке, а на птицу небесную косит взгляд своих налитых поддельным умилением глаз. На лице у господина поддельный загар, руки тоже смуглые не по-рабочему ровной смуглотою, а в рюкзаке у него всякая буржуйская хуйня, купленная в ебучем магазине, устроенном новым мировым порядком для усмирения имперских амбиций людей, которые всего-то хотели нормально жить и работать. Белые у господина зубы, но он беззубого народа часть, натренированные в пендосских тренажерах мускулы, но он мягкотел, и незряч, хотя глядит с поддельной внимательностью в заросли. Что-то замышляет шпионская шваль, преднамеренно отключившая GPS.

Мерзенькими и подленькими шажками господин продвигается к своей бездуховной цели и в каждом его движении - мелколичностное нежелание служить Родине в эти трудные для всех дни. Шажки его - это один сплошной побег от проблем, которые всем нужно решать сообща.

С ложной неожиданностью, свойственной предателям, он прыгает в кустарник, откуда вскоре выбирается с какой-то добычей. Вцепился буржуин ухоженными своими ногтями в горлышко евразийскому зайцу, терзает его, как головку русофобского пармезана, а зайчишка верещит, умоляюще взирает на живодера глазоньками-пуговками, словно простой русский мальчик, усыновляемый семьей иностранных зоофилов. Тяжело видеть эти преступления хунты.

Уж, не, биологическое, ли, оружие, часом, под, видом, зайца, готовит, фашист? - Такой вопрос поневоле возникает у любого, кто сердцем болеет за Русскую Весну.

Но не оружие, а кое что похуже замыслил детоубийца из Брюсселя, Лондона и Вашингтона. В помыслах у нацепившего колониальный шлем нациста ритуал жертвоприношения полудницам, но мы, хотя и не политиканы, прекрасно понимаем, какие могут быть полудницы на уме у либерала из пятой и шестой колонн - не православные, не добрыя.

Чтобы человеку духовному понять, что делает либерала либералом, надо убивать, убивать, убивать.

"...Более всего в убийстве меня смущала эстетическая сторона. Мне делалось не по себе при мысли о том, чтобы непреднамеренно прикоснуться к вываливающимся потрохам или иного рода компонентам, которые в обычное время любезно прикрыты кожей. Это было бы неуважением к художнику, все-равно, что прийти в музейный зал и немедленно приступить к колупанию краски на полотне.

Из-за своего обостренного чувства деликатности мне пришлось почти отказаться от убийства насекомых и, кстати говоря, советую задуматься о том, так ли насущна необходимость мешать этим нежным и во всех отношениях милым существам. Неужели у вас обнаружится серьезный убыток крови, если ее немножечко пососут комары да слепни? Быть может, их присутствие беспокоит вас, но не значит ли это, что вам стоило бы подлечить нервы вместо того, чтобы предпринимать действие, результатов которого не дано обратить вспять?

Хорошо, что существуют бомбы. Несмотря на то, что я гуманист, сердце мое благодарит современные технологии за то, что избавляют нас, людей, от контактов, чреватых нарушением дистанции. Что должно твориться в душе у человека, убивающего своими собственными руками? Дикость, безумие!

Я бы никогда не согласился дотронуться до такого, мне кажется, что это в любой момент может лопнуть, лопнуть в самом нежелательном направлении, но бомба приходит на помощь и обеспечивает спасение одних от тягот дукхи, других от нарушения чувства эстетической соразмерности.

Солнце в августе уже не то - светит, но не греет. Даже в полдень оно холодно, как кусочек льда, а я бы так хотел увязаться за процессией кромешного жара, чтобы в расплавленной долине лизать стальные когти полудниц, которые приняли бы меня, как сорвавшуюся с цепи собаку. Это возможно, я знаю, что это возможно, если поймать удар, остановившись в нужном месте и в нужном центральном времени, остолбенев напротив оси мира, столь ослепительной и душной, как железобетонный отстойник, в глубинах коего ферментирует крестьянин навоз. О, сколько лет ищу я центрального времени и лунного места под солнцем, и время то, озираясь, вижу за спиной своей.

Знаете, что ответили полудницы, когда я поинтересовался о причине, которая вынуждала их препятствовать моему вхождению в узкий круг? Весь мир должен войти сюда одновременно, сказали они. Видите-ли, каждая буковка прочитанных и непрочитанных книг, каждый полевой цветок, каждая водосточная труба и каждое живое существо, все, с чем нам по пути, должно кончить вместе с нами. Ибо пустота никогда не бросает свою пустоту.

В пустоте же существуют парадигмы, связь которых с формами, в коии облекается пустота, очевидна (насколько абсолютно черное тело может быть очевидным для света) для каждого, кто спускался по лестнице творения в неразличимую мглу хаоса. Я видел небытийные пространства, безупречно темные, совершенно пустые и наполненные парадигмами, отблески которых являются в мирах порядка как формы и чувства. За всяким переживанием стоит бесконечный мрак и нельзя заставить кончиться ни одну самую малую частичку бытия без того, чтобы не взворошить гнездо, оставленное в субгравитонных недрах под присмотром вестников ужаса. Взгляд в пустоту не отменяет существования вещей, напротив, он его по-настоящему начинает. Потянешь за увязшую птичку - вытащишь хаос.

В этом мире не так уж много аутентичных вещей. Большей частью это лишь голограммы, обеспечивающие комфорт и правдивость общей картины, складывающейся вокруг вещей реально существующих. Но, просматривая скрижали пустоты, положа руку на священное писание, разве можете вы поклясться, что вам никогда не пригодится то или иное умение, то или иное знание и та или иная страница руководства пользователя? Пускай вы проживете жизнь без тяжких мук, но, может быть, однажды вам пригодится умение вымыть чайную ложечку и заблаговременно купить средство для мытья посуды? Или от вас потребуется убить - как поднимете вы руку на млекопитающее ли или птицу, если вам неприятны разлетающиеся потроха? Тварь вы дрожащщая или имеете способность к обучению новому?

Опыт учит тому, что все блага человеческой цивилизации являются результатом кропотливого обучения, длящегося долгие годы. Берут тысячу обезьян и покупают тысячу молоточков - времени у живых хоть отбавляй и однажды обезьянки создадут пишущую машинку. Следуй примеру этих обезьян и ты, добрый человек, купи себе топор и, проходя по улице, долби прохожих по головам. Так, следуя пути добропорядочных обезьянок, ты преодолеешь свои пороки и обретешь навыки, за которые погладят тебя по головке вестники ужаса. Пусть один отдельно взятый навык не поможет всей вселенной кончить вместе с тобой, но ведь и Рим строился не один день, и если спросят строителя, он ответит, "я строю великий Рим", а не то чтобы "я стучу молоточком"! Делай так и ты, чтобы, когда придет твой час предстать перед суровым судией, ты мог бы с улыбкою потребовать особых преференций за достигнутые тобою с нашей помощью успехи, и судия примет верное решение, потому что не существовало нигде и никогда адвокатов искуснее вестников ужаса."

Вот уходит гражданин-плохиш за горизонт вместе с зайцем, который в подленьких ручонках болтается, как мертвая утка в кулаке разъяренных ракшасей. Перебегает по водопадам бездны душегуб и растворяется в пустоте, схлопывающейся за ним спиралью грозового зикра. Так с ним исчезнет и весь народ, предпочитающий пешеходные дорожки и благоустроенные луга нефтяным топям и военным базам, жизнь мелколичностную предпочитающий марширующим вовнутри родненькой колючей проволочки солдатикам, а евразийский жирок - голоданию за идею всякой ебаной хуйни.