Груша нельзя скушать

Утверждать, будто чувства притупились, было бы недалеко от истины, если не принимать во внимание того, что они обострились. Наряду с телом, которое является великолепной химической фабрикой, человек обладает еще одним источником увеселения - душою, которая представляет собой удивительный инструмент, подобный швейцарскому складному ножу, в наборе лезвий коего найдутся и тупые, и острые, и даже загнутые штопором.


Пение цикад проникало внутрь и растекалось по костям, не оставляя возможности расслышать что-то еще, но, тем не менее, в эту бубнящую мерную, если она может быть такой, какофонию отчетливо врывался периодический вопль тоскующей птицы из далекого перелеска. Птица находилась в тумане, в полутьме, как она любила и привыкла, и не было никого, кто бы видел ее или знал, что она собой представляет.

Звуковые впечатления сменялись более грубыми, когда усиливалось потоотделение. Едкие соленые водопады текли по лицу, а плавкие сосули отваливались с усов, заполняя рот вязкой малосъедобной жижей. Пот застилал, как это принято называть, глаза и булькал в ушах, неотвратимо затягиваясь в тесные слуховые проходы, чтобы во глубине черепных каверн слиться в единое муторное русло с истечениями размягченного мозга.

А ведь день начинался вполне обычно и ничто утром не предвещало беды. Напротив, на душе у Йозефа было как-то особенно светло - наверное потому, что в этом месяце он наконец выхлопотал себе раннюю пенсию по нетрудоспособности, которая сама по себе заслуживает отдельной истории. Еще месяц тому назад существование представлялось безрадостным - таким, что дальше деградировать и некуда. Работал Йозеф на мусороперерабатывающем комбинате сортировщиком и не стремился к повышению по карьерной лестнице. Каждый вечер он спешил домой, обязательно прихватив с собою какой-нибудь мусор для хозяйственной надобности, так что в работе была и своеобразная польза. Забившись в свою каморку между плотными стенами мусора, накопленного за двадцать лет трудового стажа, Йозеф забывался бесхитростными делами - включал телевизор, доставал из-за мусора бутылочку пива и открывал журнал с кроссвордами. Так текли дни его жизни - и так бы она и закончилась, если бы не счастливая случайность.

Йозеф не видел ничего дурного в том, чтобы приворовывать на комбинате, и в его глазах обыкновенный мусор ничем не отличался от любого объекта, находившегося в тех же стенах, например, от содержимого кассы в небольшой лавочке, имевшейся при фабрике. Он считал эти деньги прибавкой к своей не слишком высокой зарплате, а на праздники позволял себе особые бонусы. Когда и как пропажи стали привлекать излишнее внимание руководства, не суть важно, но, вернувшись после очередного праздничного отгула, Йозеф был поставлен в известность об увольнении. Ни слова не промолвил, развернулся и с облегчением пошел домой, где включил телевизор и съел замороженную курицу.

К этому моменту своей жизни Йозеф уже был без зубов. Но только теперь, по иронии судьбы, многолетнее злоупотребление некачественным спиртным и пищевыми суррогатами дало о себе знать. Беда никогда не приходит одна - спустя неделю после увольнения Йозеф стал мучиться кровавым поносом и в конце концов очутился на койке в отделении интенсивной терапии. После удаления части кишечника он выглядел довольным, подозревая, что большая часть жизненных проблем уже позади. Испражнения выводились из его организма через трубку и накапливались в пластиковом пакете на животе. Своевременно менять пакет - этому можно научиться даже в том случае, если еще десять-двадцать лет тому назад вы твердо решили, что учиться чему-то новому вам уже поздно.

Месяц выздоровления был тем самым - тем самым прекрасным временем, часами утреннести жизни человеческой, когда, даже не имея нужды просыпаться, человек открывает глаза без страха, без неудовлетворенности, без тяготы и с улыбкою говорит вслух веселый пароль пробуждения. Вставай и иди - тебе больше не нужно работать в поте лица, перед тобой открыты дверцы бесчисленных вечерей и утр, которые всегда будут освещены беззаботностью. Ты будешь отходить ко сну лишь тогда, когда от усталости свалит тебя с ног, а наутро ни одна забота не омрачит твоего чела суровой морщиною. Ты можешь поедать пищу огромными кусками и никто не скажет тебе нет.

Утром этого дня Йозеф поднялся, как говорят, с удачной ноги, и, забравшись в свое мусорное гнездышко, включил засиженную мухами лампу, чтобы приступить к решению нового кроссворда в девственно чистом, никогда доселе не решенном журнале. После обеда, поменяв емкость на животе (а ко всему удовольствию добавьте то, что для опорожнения кишечника не приходилось тужиться), Йозеф вышел прошвырнуться за деревню, где было замечено несколько плодовых деревьев.

Он прикинул расстояние до сладкой груши и неуверенно подпрыгнул. Затем ухватился за ствол и потряс - тоже безрезультатно. Делать нечего - поплевал на ладони и полез на дерево. Тот, кто боится высоты, поймет состояние Йозефа, который напряженно оглядывался на пройденный путь - пусть даже его ступни отделяло от земли не более полуметра, это вызывало у него головокружение. На миг он замешкался и успел подумать о том, что забыл, когда в последний раз покупал ботинки. Это было так давно, что казалось сценкой из другой реальности. Йозефу было мучительно больно отказываться от крема для обуви, который настойчиво предлагали докупить к летним туфлям. Но он все же отказался и с тех пор предпочитал добывать обувь на работе.

Когда ветхая подошва оторвалась, всей тяжестью тела Йозеф соскользнул по стволу и услышал где-то внутри грудной клетки хруст - подобно бабочке, был пригвожден, насажен на нелепый грушевый сучок. И в тот же миг силы стали его стремительно покидать, а ощущения исказились. Он больше не мог оценивать времени - не знал, минуту это длилось или, может быть, несколько дней. Редкие прохожие, вероятно, деликатно обходили его стороной, чтобы не потревожить. Мало ли что может человек делать на дереве.

Но одним из тех утр, которые должны были стать безоблачными, совершенно одеревеневший Йозеф с треском сорвался с сука и покатился в темноту - спорадически приходя в сознание и уворачиваясь то от ступенек, то от шляпок ржавых гвоздей по углам. В какой-то момент он крепко приложился головой к локтю какой-то статуи, но тотчас забыл о том и покатился дальше. В следующий раз он пришел в себя от звучного удара - влетел спиной в массивную дверь и, пошатываясь, вбежал в тронный зал, невесть как сооруженный в этом месте - поближе к центру Земли. Перед ним промелькнули исполненные благородной суровости фигуры коленопреклоненных, укутанных в плащи и прятавших лица под тяжелыми капюшонами, они неподвижно маячили, почти незримые маленькие тени на фоне массивного трона, тонувшего в кисее багровых облаков и огня. На троне, как на софе, возлежало само очарование - забравшись в подушки с ногами, коротала приятные часы девица, голова которой была увенчана короною рогов. На ее теле переливалось невиданное платье, как решил Йозеф, - но на самом деле она была одета в воздух, украшениями же ей служили прекрасные чешуи, шипы да лезвия, а также раскаленный металл, не прекращающие формирования драгоценные самоцветы, хитин, керамика и все, что своеобычным образом сопутствует наготе таких существ, как она. Впрочем, чтобы не открывать всего сразу, девица накинула не бедра живогорящую ткань.

Следуя каким-то богом забытым, но тем не менее архиважным церемониальным правилам, ему теперь полагалось преклонить колени, но он этого не сделал. Был слишком очарован и, забегая немного в сторону, отметим, что Йозеф поступил правильно, ведь от первой реакции или первого действия в незнакомой обстановке, зависит все последующее развитие событий и взаимоотношений. Как вы себя первым же жестом поставите в новой компании, таким, как правило, и останется ваш статус.

Принцесса была довольно гибкой в том, что касалось отношения к домашним животным, каковым для демонов является в том числе человек. Нет нужды теряться в догадках о том, на чем основано межвидовое альтруистическое благоволение - движущим его мотивом является душевное движение сродни тому чувству фамильярности, что возникает в семье по отношению к собаке. Казалось бы, пользы от животного никакой, оно не может ни разделить ваших тревог, ни добыть насущного хлеба, ни восполнить вакуум общения, а все, что вы ему вменяете, живо только благодаря вашей фантазии.

Может ли человек оценить достоинство принцессы демонов? Есть ли что-то самобытно разумное и чувствующее за его рыхлой мимической маской? Не уподобляется ли он несмышленому микроорганизму - амебе, механически реагирующей на тепло, на холод, на электричество, на влагу, приближающейся к оптимальному состоянию и избегающей губительной среды? Он управляется так же легко, как марионетка, но кукле не дано вылупиться из своей собственной оболочки, чтобы перерасти в нечто настоящее. За игрою с ней всегда остается привкус горького разочарования - флер фрустрации, идущей рука об руку с пониманием того, что данный партнер - это объект, живущий только благодаря вашему непосредственному соучастию.

Околдованный грацией Йозеф подошел к трону и уселся рядом с принцессой, пожирая ту глазами. Ее когтистая ладонь немедленно оказалась у него на плече. Багряный шелк, сползая вниз, прошелестел по сладострастным изгибам чешуйчатого бедра и Йозеф ощутил на своих коленях невероятную тяжесть, какую и вообразить не мог, глядя на легкие линии танцующего в покое тела. Ее лицо оставалось для него совершенно непроницаемым - что было у нее на уме, он не знал. Собиралась ли она сию минуту свернуть шею неучтивому посетителю или, напротив, планировала того приласкать - ни в глазах ее, ни в изгибе уст, ни в манере выпускать змеиный язык сквозь клыки не читалось ничего, что соответствовало бы сигнальным системам, в которые Йозеф был посвящен самой природой.

В следующую секунду он произнес то, чего меньше всего от себя ожидал, как будто непреодолимая сила подняла в его гортани поток воздуха и заставила двигаться голосовые связки, но, тем не менее, произнес эти слова именно Йозеф - словно после долгой болезни впервые, поначалу непривычным, ломающимся голосом предпринял попытку переспросить - долго ли был я без памяти да живы ль отец мой и брат.

-Служить тебе - это великое блаженство. - Начав карканьем, он закончил неожиданно певуче, так что слово "блаженство" прозвучало особенно выразительно. Кто бы мог предположить, что в человеческом голосе уживается столько гармоник и тембров. Сладкозвучно протянув последний слог, Йозеф перехватил ладонь принцессы и, стремительно склонил голову, чтобы с жаром поцеловать когти. В следующее мгновение по его лицу прокатилась волна тепла, как бывает после серьезной травмы головы, когда начинаешь осознавать, что вот-вот захлебнешься кровью, и с удивлением глядишь на пальцы, которыми только что провел по лбу. Таково было действие кончика языка, предпринявшего изучающее прикосновение к объекту желания, которым принцесса планировала овладеть с мига на миг. Овладеть целиком и без скидок на несовместимость, ибо тот, кто взошел на ее ложе, де факто должен быть подготовлен к процессам конвергенции.

По-счастью, Йозеф не знал, что все те рыцари, которые в обычное время смиренно склоняли колени у подножия трона и не поднимали очей, тем самым совершали сложные процедуры подготовки. Если бы он знал, то мог бы испытать ужас, который изрядно попортил бы ему нервы, ведь его тело однозначно не имело крепости закаленного клинка, а избыточное внимание к собственной неполноценности разрушило бы стазис очарования. Неведение стало источником его силы - должно быть, нескончаемой, потому что, будь она немногим более скончаемой, то немедленно бы кончилась. Но, вместо того, чтобы кончиться, сила, родственная силе принцессы, беспрепятственно курсировала между возлежавшими и удваивалась, затем учетверялась, увосьмерялась, становилась в шестнадцать, тридцать два и шестьдесят четыре раза неистовей, чем целокупная сила каждого из источников, пока они были разделены.

"Я с тобой занимаюсь и, хочешь верь, хочешь нет, тебя потом не выброшу. Я не из таких. Демон и человек, между ними здесь происходит нечто вроде утех. Большая игра двух больших рыб-прилипал в океане пустоты." - Милые благоглупости, которые нашептывала принцесса на ушко Йозефу, звучали весомо, как самые важные сводки информбюро, как нечто, сказанное в первый и последний раз, сказанное так, как не сказывалось доселе никем и никаким ухом не слыханное, и вызывавшее магические аномалии, разбивавшие запоры на вратах самого последнего, последнего и последнего тайного пути - живописного пути в безупречное будущее бесчисленного множества миров.

И в светящихся очах коленопреклоненных, в сияниях закутанных, в огнивах душ спрятанных под капюшонами пламенело понимание того, что слова великой благоглупости были вестью всенизшего безупречного знания, и что если услышите вы такие слова, то поднимете руку на то, на что природою не дано вам права поднять даже коготка, и что расслышав эхо тех слов, мертвый поднимется да зашагает с жизнеутверждающей статью и энергичностью, и что уловив волю несгибаемого дуновения, перевернутся в умах все понятия, и черное увидится белым, белое черным, и горячее выпьется - как переохлажденное, и свершится любой инцест в порядочной семье, и раскромсают-расчленят брат сестру, а сына отец поест, поклюет зубами мать дочь свою, а дочь внука нерожденного предаст во чреве своем, и внук тот прозреет только для того, чтобы увидеть отражение записанного слова благоглупости, и выполнит любую инструкцию всенизшести, и выстроит он на костях да на спекшейся крови пустынь город миллиарда солнц, миллиарда душ, и река повернется вспять, когда прозвучит ей сигнал этого слова. Эти склоненные, убившие трилльоны лет своей смерти на изучение психотехник устойчивости в присутствии гласа пустоты, они знали, чего стоит благоглупость, нашептанная на ушко.

В раскаленных дочерна глазницах орденоносного рыцарства золотилось понимание достоинства, принадлежавшего принцессе демонов - достоинства горькой красоты и ранящей голой правды, достоинства, состоящего в том, что такова ее природа - природа ее души и природа ее формы, всенепременно наделенных достоинством, призывающим разделить блаженство присутствия при нем, воспринять тяготу его, возложить оружие и украшения на плечи и нести, покуда не призовут, нести с достоинством. И потому с уважением взирали на сверхновую черную звезду, на таинство разоблачающейся великой силы, в которой не оставалось ничего от того, что было, и не намечалось ничего к тому, что будет, и Йозефа больше не было, и все рыцари, как один, были равны абсолютному нулю.