Туризм в один конец

В основе современной концепции туризма лежит девиантная модификация паломничества, по отношению к которому туризм, однако, не представляет модели десакрализации, потому что институт паломничества формируется на базе контринициатического эскапизма. Это отрицание связи с собственной землею и прерывание родо-племенной традиции, настаивающей на приоритете осевой парадигмы, олицетворяемой домом и деревней, создает предпосылки для устремления в "дальние края", которые, как кажется обеспокоенному человеку, могли бы некоторым образом подытожить его бесперспективный "поиск лучшего".

"Рассказы туриста", начиная с XIX в. н. э., формируют особый жанр романтической литературы, черпающей легитимность из сказочных, псевдо-научных зарисовок античности. Вопреки распространенному ныне убеждению, человеку древности не было нужды путешествовать дальше своего порога, чтобы оставить о дальних странах подробное описание. В худшем случае предпринимались экскурсы в рассказы "других путешественников", которых, якобы, знавали авторы исторических и геополитических трудов. Самостоятельное путешествие было не только лишним, но и предосудительным, недостойным благородного ученого. Тем не менее, романтическая литература, авторы которой со всей серьезностью пускались в путешествия, заимствовала один основополагающий концепт заморской басни, а именно, рассказ о чудесах, "непонятных нашему обывателю", о странных обычаях и великих силах, равно как и слабостях, которыми обладают некие аборигены. Сегодня эстафету вырожденческих сказок перенимают туристы, доводя это до закономерного абсурда, "заставь дурака богу молиться..." - видите-ли, они честно едут в пустыню или в горы, чтобы до глубины души поразиться и затем все годы своей жизни с возбужденной жестикуляцией рассказывать о каком-нибудь странном явлении, например, о чем-то темном, проплывшем ночью по реке, или о взгляде в спину.

Этимологически и структурно туризм, однокоренной с "деревом" и "дорогой", представляет собой "процесс движения или видоизменения, неотъемлемый от роста". Так же, как дорога или река, на которую нельзя ступить дважды (в традиционном понимании это означает естественную трансформацию круга в спираль - каждое "повторное" действие происходит в иной топологии), "турне" является путешествием в один конец. Рудименты подобного понимания туризма сохраняются по сей день и предстают под видом психологического состояния "возвращенца", взгляду которого присуща известная новизна. Как художник, взглянувший на свое полотно сквозь зеркало, он начинает видеть то, что ранее, будучи "примелькавшимся" и считавшимся "данностью", ускользало от внимания.

В любом случае, о путешествии в один конец, то есть о туризме, речь может вестись лишь при условии выхода за границу внутреннего космоса, который в принципе является олицетворением порядка. Перемещение в рамках безопасного и обнесенного оградой ареала обитания, например, внутри двора или деревни, по-существу представляет совершенно иной вид движения, относящегося к разновидности вибрации материала. На этом фоне выход за пределы деревни становится по-настоящему пороговым переживанием, а ситуация путешествия выглядит со всех точек зрения экстраординарной. Опасность внешнего пути требует специфических мер, направленных на детальную регламентацию и упорядочивание субстанции. Пространство, образующееся близ вектора движения туриста, обладает неустойчивой кристаллической структурой, которая во временно стабилизировавшемся виде напоминает слюду. Он движется по слюдяной дороге сквозь хрустальный лес, а за спиной у него плавятся силуэты, и там, куда он по собственной неосторожности недостаточно хорошо смотрит, все явное растворяется в нави, испещренной маленькими злыми глазами.

Ареал обитания племени - деревня - по-определению является упорядоченным местом, опасности, существующие в рамках которого, имеют иную перспективу, чем перипетии внешнего блуждания. В архаической деревне не может быть беспорядка, а значит, нет и возможности "наводить порядок". "Упорядочивающее воздействие на окружающую среду" всегда имеет в виду именно ту среду, которая находится вовне. Иными, словами, когда группа людей "обустраивается", она находится "не у себя", будучи "заброшенной" в агрессивную среду "внешней нави". (Термин "внешняя навь" по смыслу сближается со столь же неотъемлемым от сакрального космоса "миром клипот"; при этом "внешняя" или "ассиатическая" навь становится отражением нави высшего онтологического порядка в зеркале, лежащем "по эту" сторону аксиального порога, имеющего основу и центр в святая святых - центре деревни или дома - соответственно, в ратуше или печи).

Группа, оказывающаяся в беспорядочной среде, предпринимает попытки обустройства самого ближайшего окружения, о чем, конечно-же, не следовало бы заботиться, находись эта группа "у себя". Размытие границ, миграция племен и отдельных индивидуумов, утративших родовые корни, формирует пространство общего чужого мира, ныне становящегося известным как "страна" (в том числе "моя страна" и "наша страна"), требующая систематического обустройства и упорядочивания. В этой зловещей "стране" налаживается комплексная инфраструктура, назначение которой состоит в том, чтобы, если не нейтрализовать (такое было бы невозможно), то свести к минимуму неотвратимо губительные и имеющие бесконечный резерв деструктивные интенции среды. Чтобы не видеть маленьких злых глаз яростной и туманной нави, отныне не требуется личного умения и знания - "в нашей стране" вместо этого превентивно возводятся стены. Интуитивное понимание неравенства весовых категорий (секулярный человек против необъятного, плавно исчезающего во внешней бездне пространства) неразрывно связано с бесконечной перспективой требующихся работ: до тех пор не должен человек покладать рук своих, покуда не будет перекопан и зацементирован последний клочок необработанной земли. Но необработанная земля, как известно, склонна к самовосстановлению - это процесс в призме "упорядочивания" понимается как "деградация материи". Поэтому каждый клочок обработанного материала придется обрабатывать каждый год заново, "если мы не хотим лавинообразного возвращения голодных злых глаз, караулящих в темноте".

Увы, "хотим мы того или не хотим", существуют процессы деградации материала и в самой антропной парадигме - к былому порядку сегодня вырабатывается толерантность, а уже назавтра прочная стена покажется недостаточной мерой безопасности. Построенная в прошлом веке инфраструктура и тщательно забетонированный ручей послезавтра будут населены тысячами кошмаров, выползающих не так, как раньше, по ночам, а среди бела дня. Всякая новая, только сошедшая с конвейера и пахнущая свежестью вещица станет щериться ликами ада. Пустота выйдет из своих кристаллических клеток и поглотит белый день - таково начало ее экзистенциального периода - периода поглощения пустоты пустотой. Окажется, что путешествие-то затянулось, но оно как было, так и оставалось до последней минуты путем в один конец, да и то, что затянулось, весьма спорно, ибо то, что для юного - "целая эпоха", для старика - "всего один год".