Житие св. Ксенофила

О жизни одного святого хочу я замолвить слово, поведя сейчас рассказ о человеке по имени Ксенофил. У каждого дьявола есть свой святой, но не у каждого святого есть свой дьявол. Святой Ксенофил не был от рождения посвящен кому-то определенному, а бессмертия достиг по милости всех богов.

Он разбил вражеское царство, как горшок, на мелкие осколки, а колесницу свою украсил многоголовым змеем, на голову-же свою возложил скальп поверженного противника, и в таком виде въехал на гору ко всем богам. Разумеется, от зрелища такого возмутились божественные натуры, ибо никто, де, не въезжал еще столь смело и фривольно, и вот по-видимому это было зачтено ему в заслугу. Не предоставляя божественного статуса, его тем не менее обессмертили, после чего довольный он съехал с горы на той-же колеснице, но уже не обращая внимания на ухабы да попросту разложившись на ней. И, как говорят, с маху врезалась та колесница в ряд дорожных камней, которыми римляне в те времена пользовались вроде как мы сейчас системой глобальной навигации ГЛОНАСС. Камни повышибало с мест ихних и весьма рассердились другие участники дорожного движения, которых погубило ударом могучим, а Ксенофил так и в ус не дул: бессмертный никогда не поймет смертного.

Но вот текут годы и думает Ксенофил:

"А зря я, пожалуй, тогда уехал от богов; надо было требовать себе полной божественности. Одолевают мое сердце печаль и страх, а ведь будь я богом, такого бы, ей-ей, не случилось!"

Скучновато ему стало наблюдать за всем этим, быть чистой чашечкой цветка и не мараться в грязи; да каждый день поутру очи светлые открывать, с языка изъявляя что-нибудь располагающее, и вот вышел он и на дверь дома своего повесил железный замок, прошел вдоль могил всех потомков своих и вышел на проспект. Проспект был широким и в вечернее время весьма хорошо освещали его газовые фонари, но Ксенофил не обращая на них внимания зашагал вон из города, достиг леса и пошел по нему.

Видит высокое дерево и садится в корнях, а себе дает слово:

"Божусь, что не сойду с места, покуда не достигну пробуждения."

-А вы пойте-пойте, - спокойно сказал он птицам, которые примолкли было от величия, явленного им, - и отвлекайте старика за милую душу, на плечи ему садитесь и играйтесь с кольцами, которыми проткнул он уши, ноздри, губы и пальцы свои, и без стеснения зовите других, чтобы отвлекали и развлекали аскета, ибо бессмертен он и времени у него хоть отбавляй.

Подивились птицы такому сюжетному ходу и зауважали Ксенофила от всей души.

А чтобы пробуждения-то достичь, требуется перебрать могучий индекс багажа знания своего, да буковки-то в воздухе заставить висеть с печатями, и кто не в силах все созвездия узреть и удержать, представив визуально трехмерную картину сефирот, тот не проснется никогда.

И если скажут вам стагнирующие трутни, подобные чайкам, несущим во клюве гнилую сельдь, что дескать ничего не надо, только отпустить сознание и в недвижимости застыть, то призовите на помощь все ваше сквернословие и высмейте этих невежд!

Долго-ли, коротко-ли, заползли под одежду лесные осы и построили соты.

"Молодцы. - Одобрительно подумал Ксенофил, глядя на них. - Хорошо осуществляете вы вашу праедестинацию. Ведь сама живая и неживая природа стремится прийти в согласие с желанием великого посвященного, работающего над серьезной задачей."

В один из дней по лесу шлялась группа скоморохов, и завидев почтенного старца, они окружили его, наперебой задавая интеллектуальные загадки, оформленные как пустое кривляние.

-Некоторые населенные пункты, - металлическим голосом обратился к ним Ксенофил, - получили в названии латинскую частицу "ин", потому что находились на базе какого-то более долговечного ориентира. Подобным образом и интеллект был назван по имени воли, которой он должен фундироваться и направляться. Как не устоит дом без фундамента, так и комичные интеллектуальные проделки, свойственные вам, не выдержат собственного веса, сколько бы вы не верили, что с точки зрения общества ведете себя вполне мило.

Эти слова заставили скоморохов задуматься, некоторые в гневе сжали кулаки, другие напротив залились слезами, но всех объединяло отсутствие былого веселого энтузиазма.

-Как-же нам спастись? - После долгого совещания обратились они к Ксенофилу за советом.

-Никак. Просто самораспуститесь и разложитесь на субатомном уровне.

Эти слова снова заставили скоморохов задуматься, а Ксенофил тем временем продолжал подготавливать пробуждение.

Несколько дней и ночей он не смыкал глаз и вот, когда вечернее солнце славными лучами окрасило верхушки отдаленных деревьев, из сумерек надлеска спустилась одна мара из тех, что подкарауливают сновидцев, спасают младенцев из колыбелей и объявляют молодым матерям приговор святого суда, а также пугают странника на долгой дороге, сияя очами то-ли совиными, то-ли молодой ослицы.

О верхней части леса ходит много поверий, ни одно из которых не способно похвастаться достоверностью, но несомненно одно: сколько бы ни исхоженными светлые, изрядно прореженные низины были, никогда среди верхушек не объявлялось просвета, и стоило пасть одному дереву, его в считанные секунды замещало другое, возрадовавшееся падению конкурента. Там наверху есть и свои железные дороги, и свои военно-морские силы, и свои законы.

Поднялся Ксенофил на ноги, чтобы отвесить маре поклон, а потом говорит:

-Истинно говорю, я встал, потому что только сейчас достиг полного и необратимого пробуждения. А тебя я знаю - ты Маргарита, которая присутствовала при часе моего обессмерчивания. А имя твое в переводе означает: Убийственная Правда.

И увидела Маргарита, что Ксенофил теперь пробужден, но отчего-то не обрадовалась и не спешила заключать его в объятия. Вместо этого она закатила глаза и помахала в воздухе перед собой хвостом, а затем постучала копытцами.

-Это происходило уже много-много раз! - Фыркнула она. - Неужели ты подумал, что я появилась здесь ради того, чтобы ты узнал меня? Вовсе нет.

С этими словами она резво прыгнула и откусила Ксенофилу голову. В его гаснущем пробужденном сознании несколько секунд маячил немой вопрос, а затем исчез.

Отряхнув крошки с груди, Маргарита принялась надуваться, но зачем и почему она это делала, уже не относится к житию Ксенофила.