Обратная сторона лица неживой природы

Меня всегда настораживали и оставляли в приятном волнении прецеденты мизинтерпретации явлений объективной реальности, описываемые в знаменитых историях про змею, которую принимали за вервие. Приятным это было потому, что всякое движение ума, ведомое попыткой разъяснить себе причуду феноменального мира, подобно удовольствию от игры с громом, непрерывно ударяющим в меня.

В одной из жизней, впоследствие обменянных на богатство, неотъемлемое от безоговорочного пакта с демоном, меня похитили из дома - родился-же и вырос до того возраста, в котором обычно учишься произносить слово "цветочек", глядя на цветочек, я в семье эльфов-невидимок, на которой сейчас подробно останавливаться не хочу. Несомненно одно: из семьи благородной я попал к людям, которые не доверяли мне и которым я сам тоже не мог доверять. Я не мог себе позволить назвать вещь своим именем, указав на какое-нибудь несоответствие в видимом порядке, мимо которого проходят, но не замечают. Это было невозможно, поскольку мои воспитатели были наготове и убили бы меня при первой возможности, услышав хотя бы только одно слово, которого мне знать было неположено по праву человеческого рождения и в силу незначительного возраста.

Самое первое мое воспоминание... Надо отметить, что я нарочно не оставлял себе никаких воспоминаний о мнимой фамилии, может быть стараясь заранее отомстить им... Самое первое воспоминание относится к банному дню, ведь это хорошо известно, что на месте понятия благородства у людей обычно стоит гигиена, которая в действительности ничего собой не представляет. Итак, меня повели в грязную, но по-всей видимости гигиеническую общественную баню, где, однако, совершенно неожиданно я испытал потрясение.

Дело в том, что у входа можно было увидеть клочок бумаги, на котором ясно читались следующие слова:

"Просьба веники
в парной не оставлять".

Эта казалось бы простая фраза надолго повергла меня в задумчивость и, наверное, лишила бы сна, если бы такое было возможно. Я старался разобраться в том, что из себя представляет "веники", но остановился на варианте, который казался наиболее приемлемым. Я пришел к выводу, что "веники" суть организация наподобие "РОНО", заведующая всеми общественным банями. Все-же и после того, как все разъяснилось, для меня оставалось загадкой, почему такая могущественная организация снисходит до просьб вместо того, чтобы просто отдать приказ.

Несколько позже я понял, что ошибка закралась на самые глубинные уровни моего рассуждения. Мне стало ясно, что на самом деле Веники - это НИЧТО, равно как и клочок бумаги, разосланный Веники по всем баням.

Но сейчас, по-правде говоря, рассказ о другом. Я предварил его этой предысторией, чтобы услышать в пустоте колебания, изображающие определенную систему связей.

Выйдя утром в сад, чтобы полюбоваться на милую моему сердцу изнеженность ранних солнечных струй, я увидел ряды ровных и разнообразных фигур, которые приходили в движение одновременно через равные промежутки времени; и мне захотелось узреть обратную сторону лица неживой природы.

Я услышал тихий голос, который принадлежал моей троюродной сестре. Бедняжка была прикована к постели и не выходила уже несколько лет. Ребенком я охотно забирался к ней, когда и она была еще совсем крошкой, чтобы помучать, и заставлял ее целовать мои липкие от конфет губы.

Тогда она привязалась ко мне, а сейчас последовала за мною в сад - если не в телесном своем обличии, то в форме осколка души, какой путешествует во снах, находя свои бесчисленные отражения в мыслях, светящихся вокруг и блестящих, как грани ума великих спящих.

-Эльза, - обратился я к ней, - что вы делаете здесь на ветру, который покрывает мурашками даже и мою грубую кожу, не говоря о вашей?

-Дорогой друг, - отвечала Элиза, - я последовала за вами, чтобы посмотреть на пшеницу или рожь, о которых мне читали в детстве.

Я проследил за ее взглядом и невольно улыбнулся. Несчастная девочка смотрела сквозь ограду, как будто через стекло, за которым действительно расстилались достаточно обширные пшеничные поля, при других обстоятельствах пробудившие бы и во мне таинственную поэтическую мечтательность.

Я бы даже сказал, что на протяжение тысячелетий подобная картина останавливала на себе мой взгляд, располагающе светясь, как утренняя улыбка форм девяти и более ракшасей, поющих песню вместе со мной - песню электрических проводов и беззвездных ночей, каждая из которых наполнена сладостным разложением.

-Нет, - покачал я головой, - это не пшеница привлекает твое внимание и зовет за собой, о нет. Извини, что я перехожу на ты, но это не ограда дает тебе посмотреть сквозь себя. И наконец это не земля, что держит ноги твои, столь долго стесненные болезнями плоти, мучившими каждого из живых существ.

-На самом деле это ничто. - Благообразно наклонив голову, подытожил я.

-Меня, - продолжил я спустя минуту, внимательно наблюдая за игрою фигур на лице Элизы, - позвали сегодня после восхода солнца, а может быть до восхода, звуки чарующей флейты, как впрочем и вас, дорогая сестра.

Элиза кивнула и глаза ее подернулись пленкой приятного воспоминания, ведь флейта была тем, что подняло ее, изгоняя болезнь и сдувая с плечей пыль усталых времен.

-И услышав ее я догадался, что кто-то вызывает... вызывает их. Вы знаете, о ком или чем я говорю?

-О вестниках Ужаса. - Губы Элизы исказила улыбка наслаждения.

-О вестниках Ужаса, - серьезно кивнул я, - о тех, чьи лица нельзя разглядеть, но чей вид невозможно забыть. Все души поэтому, наверное, стремятся ко встрече с ними... снова. Затем они вызывают их, вестников Ужаса, заручившись поддержкой уединения и удачного стечения всех обстоятельств. В странных мансардах... Вы знаете, что такое мансарда, дорогая Эльза?

-Никогда о таком не задумывалась. - На ее щеках вспыхнул румянец смущения.

-Тем не менее, в мансардах, в странных, даже я бы сказал, жутких местах, на окончаниях долгих лестничных пролетов, там устраивают взывание, там собираются страждущие, истосковавшиеся. Там в мучительной агонии отдают они жизни свои ради мгновений возвещения Ужаса, гнетуще раздирающего все ткани бытия. Достаточно одного взгляда, чтобы никогда не забыть, чтобы не хотеть забывать.

-Вы знаете, Эльза, какого цвета кожа у вестников Ужаса? - Я внимательно посмотрел ей в глаза, ожидая честного ответа. Голос Элизы зазвучал, разбившись на несколько несущих частот.

-Синяя кожа, - спокойно сказала она, - с пурпурным отливом характеризует внешность вестников этих.

Я кивнул и повернулся к Элизе спиной. Все это время существо, разрушившее бытие, ютившее нас до сего дня, разговаривало к нам повернувшись спиной и нам следовало подражать ему во всякого рода мелких деталях. Мы должны были доверять тому, к кому поворачивались спиной, даже если видели бы в руке острое лезвие.

-С обратной стороны спины, - монотонно бормотал я, - находится лицо Неживой Природы... Вы слушаете меня, Элиза?

-Слушаю. - Одними глазами подтвердила та.

-Тогда я позволю себе продолжить. Итак, с обратной стороны этих вращающихся фигур находятся глаза, преисполненные радугой. Если обойти это с той стороны, то оно вполоборота покажет свои глаза. Оно уже знает, что мы сказали нет всем вещам и не осталось больше предметов. Мы знаем о том, что существуем в его мыслях, которые устранили предметы с легкостью, достойной кисти художника, который тоже находится тут.

Элиза была бледна, да и меня сковывал леденящий ужас, подобный опьянению поцелуя раскаленных створок печи... да даже сожжению или, как его еще называют, разложению в пламени ее, этому окислению, которому нет конца и начала.

-У него очень много качеств, которые чужды нашим мыслям. - Предупредил я сестру. - Циклы или стадии его существования чудовищны - они заворожат навсегда, если бросишь на них изнывающий взор души твоей; нет выхода из дебрей стройных модификаций и развитий существа, как нет и входа. Никто не войдет сюда - бесконечно далеки мы от жизней, которые еще вчера лизали стопы тел наших или по-крайней мере мои стопы, если вы были прикованы к своему ложу. Итак, оно предстает как вращение фигур пустоты; оно питается тьмой и светом - в разные периоды разными вещами. Есть много позиций, куда может качнуться и на мгновенье застыть маятник, обозначающий для кого-то меру периода.

-Почему вы говорите мне это? - Подняла глаза Элиза.

-Я как раз собирался объяснить, почему. Я выбрал вас себе в спутницы. Невозможно обойти существо без спутницы... Подобно тому как брошенную монетку один глаз видит лишь с одной стороны, а два обозревают обе стороны одновременно, ведет себя спутница - если ее будут ожидать спереди, она подойдет сзади. Понимаете, о чем я?

Элиза кивнула.

-Таким образом мы подойдем вплотную к грани и обойдем ее, чтобы увидеть окончательную зубастую улыбку - не пугайтесь, ибо это специальный термин - окончательную разъяренную улыбку и окончательный взгляд-каллейдоскоп. Вот собственно все, чего я хочу. Вы избраны, чтобы разложиться вместе со мной, и потому услышали, как поет флейта Ужаса. Потому знаете вы о цвете кожи вестников ужасающих и видите перед собой меня, и знаете, что вас тянет ко мне, ибо уста мои всегда были сладки. Помните в эти последние мгновения, которые могут продлиться долго, о том, что не сладость плоти делает уста мои сладкими для вас, а НИЧТО - это то, для чего появились вы среди ослепительных огней хрустальной ночи... хрустальной ночи... это тоже специальный термин, под которым я имею в виду структуры души, являющейся единственным предметом моего и вашего интереса.

-Сейчас мы начнем разложение, - сказал я, - и вы превратитесь в огонь. Вы поселитесь в моих глазах и обойдете порог. Подобно лисьему хвосту будет следовать за вами этот здесь стоящий, чьи уста неизбывно сладки. Подобно лисе, у которой девять и более хвостов, пойдут за ним еще восемь надежных сил. Не беспокойтесь, я научу вас, что нужно делать. Снимайте юбку, ибо перед тем как все осуществится мне нужно видеть ваш лобок.

Я сделал шаг к ней и нанес резкий удар в чело открытой ладонью, воочию видя, как выползают навстречу мне розовые щупальца, которых сестра прежде не замечала за собой, но в силу которых она существовала. Так началось окончательное разложение.