О мистиках и наставниках

Бытующее понятие о демонах как ложных мистиках и наставниках становится результатом мизинтерпретации по-большей части правдоподобных фактов, базирующейся на человеческой склонности к непониманию, а также к неприятию голого факта вне предопределенности превалирующего дискурса, являющегося антропоцентрическим.

Фигура демона как наставника достаточно давно будоражит человеческое воображение, однако только в новейшие времена демону начинают приписываться черты, явно противоречащие его достоинству; как пример можно назвать тенденцию к построению доказательной базы, зависимость от веры в определенные установки, выражающейся через систему вопросов и ответов, где роль вопрошающего демона зачастую обретает родительские черты, какими привык располагать человек в рамках собственного антропного дискурса.

Уместно заметить, что традиционное соотношение прямо противоположно - это "человек" выражает и подтверждает вербально засчет умных вопросов свою инфантильную субординированную позицию, не настаивая на родительском опционале опрашиваемого субъекта. Инстанции, соотносящиеся со стражами перехода, требующими ответа на ключевую фразу и не отвечающими ни на что иное, в свою очередь, относятся к совершенно иному дискурсу и никак не соприкасаются с человеком, принципиально не переживающим перехода - ни один человек никогда, ни при каких обстоятельствах, никуда из этого мира не перейдет, если только не в точно такой-же иной мир, и все участники цивилизации погибнут вместе с ней.

Излишне подчеркивать, что ни демон, ни тем более невоплощенное святое существо не представляет собой ни отца, ни мать, точно также как изначальный мир не является миром древних отцов или матерей. Материнство и отцовство являются функциями их сознания, могущими быть задействованными в определенных аспектах космогенеза, но отнюдь не преобладающими или центральными и уж тем более не связанными эксплицитно с функцией инфантильности каждой отдельной твари, ибо функция связи особа и называется связующей - а "связующее" и "родительское" в русском языке являются двумя разными словами, если не принимать во внимание попытки в домашних условиях осуществить их, равно как и всех других понятий, огульное смешение, которое, разумеется, компонент беспорядка, а отнюдь не Хаоса.

Родительская функция в чистом виде непосредственно соотносится с жизнью и разумеющимся образом не может быть центральным атрибутом святых существ. В этой связи хотелось бы отметить путаницу в терминологии, наделяющей святых существ "благородством", чего, конечно-же, также не может быть. Благородство и в широком смысле любое "родство", то есть "институт рождаемости и рожденности, а точнее всякого свойства, связанного с рождением", тождественно жизни и бытию, почему и демон, поднимающийся от святости и небытия к несуществованию и жизни, становится по-своему благородным, чего никак нельзя сказать о том, которое ничем таким не становится. Однако, во-избежание терминологической запутанности, демона уместнее называть "именитым", тогда как тварь, которая изначально жила, а затем в силу великого достижения перестала умирать (в противность демону, который никогда не жил, но явился в миры бытия и стал бытовать среди живых - он не может умереть и сам не живет) "(частью) благородной (семьи)". Сами понятия бытия, жизни и рождения в индоевропейских языках относятся к одной смысловой и лексической группе, отличной от "существования", выражаемого архаичным корнем "САТ", к которому принадлежит также и стазис.

Инкриминирование изначальному миру того, что он "по-большому счету" или "в принципе" является миром прародителей, означает полное манкирование порядком, оглашаемым посредством трехчастной формулы Хаос/Ктеис/Космос, из которой достаточно тенденциозно выделяется среднее звено.

Космогенез для существа Хаоса или святого существа суть дело, которое может быть отложено, на которое можно не взглянуть, предпочтя этому что-то иное, как можно не взглянуть на одно из своих красивых платьев, собираясь после сна в купальню или на встречу себе подобных других таких-же голых суккубических истин, нераздельными тенями взметающихся над черной гладью Дремы.

В последнее время особой модой начинает пользоваться наставничество демона как озвучивание примитивных психологических теорий, в ходе чего демону приписываются такие вербальные приемы, которыми побрезговал бы любой, хоть сколько-нибудь соотносящийся с чувством меры, не говоря о достоинстве. Блестящим примером этому может послужить художественный фильм Hellraiser, в котором по воле сменяющихся от неплохого в общем-то ко все более худшим сценаристам наглядно демонстрируется поистине хрестоматийная не столько деградация, сколько подмена Пинхеда. В пятой серии картины Пинхеду инкриминируется принятие позорной эстафеты озвучивания роли домашнего психоаналитика, похожего на тухлый лимон, который обсасывают дегустаторы мускусных желез, закатывая глаза и бросая друг на друга просвещенные взгляды. К-сожалению, блестящим демоническим слоганом про человеческое непонимание здесь лишь неумело подслащивается непоправимо прогорклая еда, смысл которой заключается в том, что действие фильма никоим образом не требует участия Пинхеда (появление такой фигуры в поле зрения бардо этого полицейского фактически невозможно, это раз; энохианский кубик не открывает портала, вместо которого демонстрируется психоделлическое мечтание беспорядка, это два) и он является плодом мечтаний, которым не достает связи с реальностью.